Последнее предложение
Шрифт:
— Так вот чего ты взбесился? — Рита хмыкнула, подходя к Денису и останавливаясь в метре от него. — Ай-ай, мальчонку обидели! А кто ты вообще теперь, Денис? Не человек и не… собственно, ты, кажется, никогда человеком не был. Ты всегда был чудовищем.
— Чудовищем меня сделала ты, — заметил он. — Считается, что писатели вкладывают в книги свою душу. В последнюю я вложил не только свою душу, но и свою смерть. А ты ее дописала, да еще и совершенно идиотским образом! Ты уничтожила все, что я создал! Нужно быть осторожней, нужно думать, что пишешь. Помнишь его комментарий? — Денис кивнул в сторону Савицкого, слушавшего его с кривой усмешкой. — Написанное может уничтожить тебя. Темные твари всегда приходят за своим создателем. И чем больше в них тьмы, тем быстрее они возвращаются.
— За тобой они пришли намного раньше, — Роман присел
— А-а, это случайность. Я не о мамзели… я вообще. Заигрался я, признаю. Затянул все. Пока прибрал, чтоб квартира в должном виде была, думал — вот-вот позвоню… Но чертовски интересно было, хотелось запомнить ощущения… Я ведь еще никогда не умирал, не знал, что это и как… Никогда не знал такой физической боли. Нужно было как следует все прочувствовать, чтобы потом суметь описать. А когда хотел позвонить… сил уже не хватило даже доползти до телефона. Только кричать мог. Они слышали, я знаю… — Лозинский ненавидяще сощурился. — Я долго кричал… я очень долго умирал Рома. Я не знал, что боль может быть такой длинной. Но я все запомнил. Знаешь, ведь нельзя писать о том, чего не знаешь, чего ты не ощутил, не прочувствовал, не попробовал на вкус. Нужно все попробовать самому, только тогда ты напишешь настоящее. Нельзя по-настоящему описать то, что не пропустил сквозь себя — ни боль, ни ненависть, ни чужую смерть, которую призвали твои собственные руки, — он поднял ладони и пошевелил растопыренными пальцами. — Я долго ждал, пока она научится. Она была талантлива, поверь мне, и я надеялся, что вместе мы создадим нечто особенное. Я прилагал все усилия… К счастью, ей попался отличный мужчина — он научил ее почти всему. Ей осталось только одно — научиться по-настоящему описывать смерть. Но Рита не желала, долго терпела… а намекнуть напрямую я ей никак не мог. Если б она узнала, как учился я… но, к сожалению, она слишком большая моралистка. И все-таки сломалась, в конце концов… и я думал, что теперь-то мы напишем то, что я придумал много лет назад. Но она написала чушь. Сплошные цветочки, глупость какая-то, а где страх, где тьма, где кровь… этого почти нет, словно остатки испаряющейся росы на этих цветочках!..
Вбежала Рита, держа в руках сложенную простыню, встряхнула ее, и вдвоем они расстелили простыню на полу, после чего Роман быстро перенес на нее тело, все еще податливо-гибкое и теплое, словно Нечаева всего лишь заснула, и закутал его в простыню, и когда миловидное личико Майи с приоткрытым ртом скрылось за бледно-зеленой тканью, расписанной летящими диковинными птицами, Савицкий почувствовал, как что-то болезненно ворохнулось где-то в глубине сердца. Наверное, не столько потому, что Майя была мертва, а сколько потому, что она оказалась совсем не той — не той, которая пошучивала, сидя за рулем, и приветливо махала рукой с острова. Ему все еще не до конца верилось, что то, что произошло, произошло на самом деле. Валерий, же, возможно, никогда не поверит в это до конца. Роман выпрямился, проверив пистолет, сунул его за пояс брюк под рубашку и обнял слегка дрожащую Риту, крепко сжав пальцы на тонком гладком плече — сейчас отчего-то совершенно необходимо было чувствовать ее — теплую, живую, рядом.
— Значит, теперь они не умрут? — спросил он, и Денис весело заболтал ногами.
— Разве я такое говорил?
— Ты сказал, что я больше не главный герой. Значит…
— Это значит лишь то, что ты наравне с остальными, — Лозинский спрыгнул со стола и внезапно стал очень серьезным. Странно, но сейчас он совсем не казался Роману похожим на Риту. Вроде бы то же лицо, глаза, по-женски гладкая сливочная кожа… но нет, это совсем другое лицо. — Собственно, с другой стороны можно сказать, что вы все теперь главные герои.
— Что это значит? Будешь продолжать убивать или…
— Рома! — Денис поморщился. — Я никого не убиваю. Я лишь соответствую. В конце концов, как ни занятно это звучит, я всего-навсего книга. Сюжет. Развитие действия. А вы — мои персонажи, вот и все. Это не убийство, это соответствие замыслу автора.
— Но автор тоже ты!
Лозинский развел руками.
— Я — соавтор. Ты еще ничего не понял, Рома. Поймешь. Скоро. Помнишь, что я говорил тебе о связях, которые опутывают человека с самого его рождения. Насколько разнообразными и
— Это Таранов! — воскликнула Рита, разворачиваясь к двери. — Господи, как я ему все это объясню?! Почему Валерка до сих пор их не увез?!
Они выскочили из кабинета и побежали по извилистому коридору, и на бегу Роман думал о том, что раз Валерий собрал всех действующих лиц вместе, значит вывезти Шайдак из города ему не удалось, а это наводило на очень нехорошие размышления. Хотя, казалось, куда уж хуже. Оглядевшись, он внезапно понял, что совершенно не представляет себе, в какой части дома находится — ясно лишь, что этаж третий… но тут Рита потянула его в сторону и он увидел спиралью спускающуюся вниз хрупкую лесенку.
— Спустимся здесь.
Роман невольно замедлил движение, ступая на узкие ступени, под которыми была пустота, и почти ощущая, как подрагивает лесенка. По такой впору сбегать вприпрыжку каким-нибудь невесомым феям, но он был далеко не фея. Рита же привычно прыгала через ступеньки, почти не держась за перила. Уже у самого конца лестницы она вдруг остановилась, и Роман, спустившись на последнюю ступеньку, повернулся и, взглянув ей в лицо, сразу же понял причину этой нерешительности.
— Тебе лучше будет пойти в свою комнату, а я разберусь сам… Если что, пришлю Таранова к тебе. Тебе не обязательно спускаться. Не обязательно встречаться с ними.
Она покачала головой.
— Мне кажется, им нужно все рассказать. Неспроста он… неспроста они все еще здесь.
— Я сам расскажу, — Роман тронул ее руку. — И вовсе не нужно упоминать о твоем невольном участии. Это опасно…
— Но это неправильно! — Рита вскинула на него горящие глаза. — И я не собираюсь взваливать всю ответственность на тебя!
— Да кто тебя спрашивает?!
— Пошли, — она ловко обогнула его и устремилась вниз прежде, чем Савицкий успел ее остановить, и Роман кинулся следом. На первом этаже Рита на мгновение притормозила возле одной из дверей, содрогавшейся от тяжелых ударов — за ней все еще бесновался запертый Майей бульдог, — и крикнула:
— Гай, успокойся!
Из-за двери донесся жалобный скулеж, и вместо ударов раздалось отчаянное царапанье. Рита нерешительно взглянула на Романа, но он покачал головой.
— Пока его лучше не выпускать — будет еще больше переполоха. У Таранова есть разрешение на ношение оружия?
— А как же?!
— Ну, здорово!
Таранов встретил их в холле, сразу же подтвердив свое разрешение на ношение оружия, держа его в опущенной правой руке. Он стоял перед распахнутой входной дверью и на повышенных тонах о чем-то говорил с Валерием, а неподалеку от них испуганно жались две женщины — прочих людей видно не было. Услышав шаги, Таранов чуть отступил в сторону и слегка развернулся, чтобы видеть идущих, и в то же время не выпускать из вида Нечаева.
— Маргарита Алексеевна, я, конечно, извиняюсь за возможное самоуправство, но мне показалось, что эти люди не похожи на ваших гостей, — решительно произнес он, и Рита, подходя, мотнула головой.
— Они мои гости, особенно этот… — Валерий кисло улыбнулся. — Так что прошу вас относиться к ним соответственно. Что вы здесь делаете? Кажется, я сказала, что вы сегодня свободны.
— Майя уехала от причала на одном из наших катеров и направилась на остров. Сказала, что вы дали разрешение, и умчалась прежде, чем ее остановили. Проще говоря, она угнала катер. Мне сообщили, что она вела себя немного странно, и я решил проверить, все ли в порядке, учитывая то обстоятельство, что вы строжайше запретили пускать ее сюда, — четко и аккуратно ответил Таранов, пряча пистолет. — Вижу, катер здесь. Я могу поговорить с Майей? — он взглянул на Валерия. — Насколько мне известно, вы ее муж?