Последнее сражение. Немецкая авиация в последние месяцы войны. 1944-1945
Шрифт:
Снаряды падали все ближе, а разрывы становились все громче. Отступающие войска были с другой стороны холма, находящегося в восточном направлении. Мы видели фонтаны земли и пыли, поднимаемые снарядами, которые били в гребень холма. В большом секторе мы, очевидно, были единственными немецкими военнослужащими.
Внезапно я услышал шум и встал.
– Что это за шум? – спросил я.
– Я предполагаю, что это танк.
– Нет, это другой звук, – сказал ефрейтор. – Скорее похоже на автобус.
Наши глаза теперь
– Я не думаю, что они смогли продвинуться так быстро, – пробормотал фельдфебель.
Мое сердце быстро заколотилось.
– Полагаю, что пришло время укрыться в нашей траншее.
Мы бежали, согнувшись пополам, но вдруг я в изумлении остановился:
– Это немецкий автомобиль. Посмотрите, на нем номера вермахта.
Это была группа саперов, команда подрывников под командованием обер-фельдфебеля.
– Здесь еще есть что-нибудь, что нужно взорвать? – спросил он.
Мы, немцы, никогда не изменимся. Мы любим работу, придирчиво исполненную до последней детали. Какой-то штабной офицер, должно быть от волнения, дважды отдал один и тот же приказ: «Взорвать сооружения на полосе „Дора“ в Салеми», – один раз в сообщении, сброшенном на парашютике, а потом снова – команде подрывников. Подобная вещь могла случиться только с немцами. Мы уникальны в этом отношении.
Не ответив на вопрос, я сказал:
– Вы доставили именно то, что мне требуется. Пойдемте – поможете мне запустить мой двигатель. Этим вечером я должен быть в Кротоне всенепременно.
Обер-фельдфебель через плечо посмотрел на разрывы снарядов, потом на свои часы, а затем на своих людей.
– Слишком поздно. У нас совершенно нет времени, – произнес он.
– Но нужно всего лишь заправить бак. Если у вас случайно есть ручной насос, на это уйдет несколько минут. Пошли – подкатим эти две бочки к самолету и подсоединим насос. В течение трех минут я буду готов, а вы сможете забрать с собой наземный персонал.
Я указал на двух своих человек. Солдаты согласились, и, наконец, командовавший ими обер-фельдфебель позволил себя убедить.
– Хорошо, давайте. Но не теряйте ни минуты, если не хотите быть раздавленным «Шерманами».
Они начали толкать бочки.
Когда обер-фельдфебель увидел мой «Мессершмитт», он пожал плечами:
– Вы действительно намереваетесь взлететь на этой развалине? Половина хвоста отсутствует.
– Да, я могу взлететь.
Стрелка указателя остатка топлива стояла на отметке 400 литров. Я был счастлив.
– Теперь я чувствую, что могу долететь до Северного полюса и обратно.
– Но посмотрите, ваше шасси тоже повреждено. Лопнула правая шина… Парни, быстрее. Принесите запасное колесо и поставьте его на самолет.
Какой молодец! Я готов был его расцеловать. За двадцать минут
– Мы останемся здесь, во всяком случае, пока вы не исчезнете из поля зрения, – сказал обер-фельдфебель, чтобы подбодрить меня. – Вы никогда не попросили бы, я знаю.
– Спасибо. Поставьте под колеса тормозные колодки. Я скажу, когда убрать их. На сей раз я должен буду взлетать по ветру, так быстро, как могу. Я не могу рулить по этим камням.
Обер-фельдфебель, беспокоившийся о том, что со мной может случиться беда, попробовал переубедить меня:
– Герр лейтенант, вы знаете, что взлетно-посадочная полоса слишком короткая, чтобы оторвать машину от земли. Вы почти наверняка свалитесь в овраг. Почему бы вам не поехать с нами, не рискуя напрасно?
– Если у меня есть даже самый небольшой шанс, я должен его использовать.
Неожиданно все стало мне безразлично. Я нажал на кнопку стартера и запустил двигатель, потом я закрепил привязные ремни и парашют, надел наушники, закрыл фонарь кабины и приготовился к взлету. Я снова открыл фонарь, высунул голову наружу и сказал:
– Если вы увидите, что самолет перекувыркнется через капот и загорится, то оставьте меня жариться и уезжайте как можно быстрее.
Ответа не последовало, шум двигателя заглушал мои слова. Затем я прибавил обороты. Тормозные колодки сдерживали самолет, который нетерпеливо вздрагивал, как норовистый скакун, не имевший возможности двигаться. Я легко толкнул ручку управления вперед, чтобы облегчить взлет с поврежденными рулями и обшивкой. В это же самое время я, четко осознавая свои действия, подумал: «Если сейчас они уберут колодки, то машина должна принять горизонтальное положение».
Двигатель ревел, машина подскакивала и тряслась. Высунувшись, я прокричал: «Убирайте колодки!» – показывая при этом жестом, что нужно сделать. Самолет рванулся вперед словно пантера и, выбрасывая из-под колес камни, помчался по полю. Я изо всех сил нажимал на ручку управления, удерживая нос так, чтобы хвост не ударился о землю. Снизу по фюзеляжу стучали камни, отбрасываемые воздушным потоком пропеллера. Я дал полный газ. Двигатель с ужасным свистом и фырканьем превысил 2800 об/мин. Я боялся смотреть на приборную доску.
Все эти действия заняли несколько секунд. Затем я вместо того, чтобы давить на ручку управления, медленно потянул ее на себя. Самолет подпрыгивал и скользил на крыло, снова опускаясь вниз.
Мной владела одна всепоглощающая мысль – овраг. Мой бог – овраг!
Он приближался с тревожащей быстротой. С сумасшедшим отчаянием я дернул ручку управления на себя. Или я сделаю это, или же нет…
Казалось, что самолет как будто ударили кнутом. Рванувшись, он оторвался от земли, рухнул обратно, словно лошадь, которая, преодолевая препятствие, не желает терять контакт с землей.