Последние дни Гитлера. Тайна гибели вождя Третьего рейха. 1945

Тревор-Роупер Хью

1941 год стал не только годом торжества нацистской партии над армией, но и годом следующего этапа в изменении формы правления – кабинет министров окончательно уступил место двору. Известно, что абсолютная власть развращает, и после успехов 1940 года стала заметной очевидная испорченность характера всех без исключения нацистских вождей. Произошли и многие кадровые перемещения. Надо сказать, что положение Гитлера в нацистской партийной иерархии осталось непоколебимым до самого конца; даже в последние дни, когда в его руках не осталось ни кнута, ни пряника, когда в его распоряжении уже не было государственной машины, приводящей в исполнение его решения, когда рухнули все надежды на победу или освобождение, а слава и свершения рассеялись как дым, этот демонический характер в силу своих личностных качеств или просто по привычке оставался кумиром для своих приверженцев. Но если он должен умереть, то кому из его ревностных льстецов могла достаться такая головокружительная власть? «Отношения между высшими руководителями можно понять только в том случае, – писал один из самых способных и наименее развращенных придворных Гитлера [60] , – если толковать их устремления как борьбу за место преемника Адольфа Гитлера. Эта закулисная война диадохов [61] шла практически с самого начала». Первым это почетное право особым декретом от 1 сентября 1939 года получил Геринг, который, хотя и был политическим трусом, имел множество важных заслуг, как способный и преданный функционер, – он был создателем люфтваффе, архитектором четырехлетнего плана, главой «Герман-Геринг-Верке», организатором гестапо и концентрационных лагерей. Этот человек брал на себя ответственность за такое кровопролитие, какое ужасало даже Гитлера. Следующим после Геринга преемником в том же декрете был назван Рудольф Гесс – безвредный простодушный чудак, не умевший принимать твердых решений и не имевший собственных убеждений. Однако Гесс в 1941 году улетел в Шотландию со своей сумасшедшей миссией, и Гитлеру пришлось заново пересматривать вопрос о наследовании власти.

60

Шпеер.

61

Война

диадохов – война между преемниками Александра Великого.

Альберт Шпеер, находившийся в летней резиденции Гитлера в Оберзальцберге в день полета Гесса, описал, как отреагировал Гитлер на новость об эксцентричном поступке его заместителя. В резиденцию прибыли два адъютанта Гесса, заявившие, что привезли личное письмо своего шефа фюреру. Одного из них вызвали в кабинет, где он и вручил письмо Гитлеру. Стоявший в коридоре Шпеер слышал, как голос Гитлера постепенно перешел в крик. Фюрер приказал неутомимому заместителю Гесса, Мартину Борману, начавшему уже тогда оттеснять своего шефа, немедленно связаться с другими сатрапами – Геббельсом, Риббентропом, Герингом и Гиммлером – и вызвать их в Оберзальцберг. После этого Гитлер позвонил Удету, асу люфтваффе, и спросил, сможет ли Гесс один долететь до Шотландии на двухмоторном самолете, не имея никаких навигационных приборов. Ответ летчиков был однозначно отрицательным: Гесс – и в этом единодушно согласились все эксперты – упадет в море, не добравшись до цели своего полета. Воодушевленные таким ответом, некоторые люди в окружении Гитлера советовали не предавать дело огласке: Гесс погибнет, и ни одна живая душа об этом не узнает. Но мнение экспертов не убедило Гитлера. Он презирал экспертов и знал способности Гесса как пилота. Иногда Гитлер даже укорял Гесса за пристрастие к этому опасному виду спорта [62] . Чтобы британцы не опередили его со своей версией перелета Гесса и не использовали его в пропагандистских целях, Гитлер тотчас опубликовал коммюнике. Оба адъютанта Гесса были арестованы и в 1945 году все еще находились в тюрьме, хотя прежде, как язвительно заметил Шпеер, «обычай наказания послов, принесших дурные вести, был известен лишь в азиатских странах».

62

Раушнинг описывает этот инцидент с долей насмешливой иронии. Гесс действительно не раз занимал первые места в авиационных соревнованиях. «Вам следовало бы оставить это увлечение, – говорил Гитлер. – В будущем вас ожидают более славные дела».

Когда Гесс улетал в Шотландию, он уже был оттеснен с первых ролей в окружении Гитлера. Оттеснил его Борман. Этот похожий на крота тип, который всеми силами избегал дневного света и публичной известности [63] , презирал титулы и украшения, но обладал ненасытной жаждой реальной власти. Благодаря своему постоянному присутствию он вскоре сделался для Гитлера незаменимым, а своими вовремя произнесенными наветами смог постепенно удалить от трона всех значимых соперников. Сначала Борман номинально подчинялся Гессу, хотя и был личным советником и финансовым администратором Гитлера. Такая близость неизбежно вовлекла его в ближайший круг фюрера. Когда Борману доверили строительство резиденции фюрера в Бергхофе и приобретение картин для коллекции Гитлера, Борман, не теряя времени, принялся отшвыривать своих бывших сотрудников. Гитлер же, думая, что нашел наконец прилежного и надежного слугу, так и не распознал под его неброской личиной бешеное, замаскированное скромностью честолюбие. К 1941 году, став личным секретарем Гитлера, Борман почти совсем вытеснил Гесса из круга ближайших советников. Он был всегда под рукой. В то время как Гесс, ожесточившись, появлялся на заседаниях совета все реже и реже, постепенно оказавшись в изоляции.

63

Сохранившиеся фотографии Бормана можно пересчитать по пальцам одной руки.

После полета Гесса Борман – и это было вполне естественно – стал практически единственным кандидатом на пост начальника партийной канцелярии. Геринг, почуяв в нем соперника и испытывая личную неприязнь к Борману, попытался отговорить Гитлера от этого решения, но тщетно. Две недели спустя, раскрыв утреннюю газету, Геринг прочитал, что на освободившееся после Гесса место назначен Мартин Борман. Тем не менее тот не мог пока рассчитывать на место преемника фюрера. Декретом от 29 июня 1941 года единственным преемником был назван Герман Геринг. Кроме него, в распоряжении не был упомянут никто. Отныне Геринг стал злейшим врагом Бормана и – потенциально – следующей его жертвой в обстановке византийского двора в Берлине, Берхтесгадене и ставке фюрера.

Тем не менее, несмотря на то что Геринг оставался вторым человеком в Германии после Гитлера, его реальное положение мало соответствовало формальным постам, званиям и регалиям. С 1941 года развращение властью и самодовольство выскочки начало затмевать некогда незаурядные способности этой сильной личности. В конце его считали никчемным сибаритом, надушенным Нероном, который наслаждался музыкой, глядя на охваченный огнем Рим. Действительно, к 1941 году Геринг достиг всего, о чем только мог мечтать. Он стал великим визирем, рейхсмаршалом, чрезвычайно богатым человеком, вполне довольным жизнью. Война (это было всеобщее мнение) была уже выиграна, так к чему было теперь напрягаться и тратить силы? Геринг стал купаться в лести своего окружения и пренебрегать служебными обязанностями. Военно-воздушные силы не справлялись со своими задачами, вражеские бомбардировщики утюжили территорию рейха, германская промышленность катилась к параличу, но Геринг редко показывался в Берлине. Большую часть времени он проводил в своем огромном поместье в Каринхалле близ Шорфхайде. Одевался он то как индийский магараджа, то щеголял в голубом мундире, помахивая украшенным драгоценными камнями жезлом из золота и слоновой кости. Иногда Геринг, следуя примеру венецианских дожей, облачался в одеяние из белого шелка, правда украшенное бриллиантами, и надевал на голову убор, напоминавший рога святого Губерта. Между рогами красовалась бриллиантовая свастика. В Каринхалле, в обстановке римской роскоши времен заката империи, он пировал, охотился и развлекался, показывая именитым гостям архитектурные и художественные достопримечательности дворца – кабинет размером с деревенскую церковь, библиотеку, не уступавшую папской библиотеке в Ватикане, письменный стол длиной около восьми метров, изготовленный целиком из красного дерева с инкрустациями в виде бронзовых свастик, украшенный золотыми барочными канделябрами, чернильницами из оникса и длинной линейкой из зеленой слоновой кости, усыпанной бриллиантами. Во дворец то и дело приезжали команды мародеров, прибывавшие из Парижа, Рима, Афин и Киева, а подчас и из германских музеев, везя с собой драгоценные камни, статуи, картины старых мастеров и всевозможные произведения искусства – от гобеленов и алтарных украшений до ювелирных изделий мастеров из Аугсбурга и старинных епископских посохов из Рима. Все эти вещи привозили из ограбленных музеев и святынь древних культурных стран.

Здесь мы на время оставим Геринга. В действительности к концу войны он превратился в полностью дискредитированную фигуру, что с очевидностью следовало даже из его собственных показаний. Он поймал Гитлера на слове и вел себя так, словно война была уже выиграна, хотя на самом деле это далеко не соответствовало истине. Русский медведь никак не хотел падать, а Британия не желала признать свое поражение. Кроме того, в перспективе все четче вырисовывалась возможность вступления в войну американцев. Росли сомнения в безумной стратегии фюрера. Под влиянием поражений на Востоке, бомбардировок на Западе и всеобщей растерянности краткое единство армии, партии и народа начало рассыпаться, как карточный домик. Место слишком рано успокоившегося рейхсмаршала заняли другие фигуры. После долгого молчания – для того, чтобы задушить сомнения, пресечь распространявшуюся шепотом ересь, – снова возвысил свой голос пророк Геббельс. Известно, что в периоды побед пророки не нужны, они лишь отвлекают от насущных дел. Для того чтобы предотвратить перерастание ереси в заговоры и мятежи, к власти призвали Гиммлера, авторитет которого временами затмевал даже авторитет самого Гитлера.

Йозеф Геббельс был интеллектуалом нацистской партии – возможно, ее единственным интеллектуалом. В отличие от большинства партийных руководителей, уроженцев Саксонии, Баварии и Австрии, Геббельс был выходцем с запада Германии. Он родился и вырос в латинизированном Рейнланде. Латинская ясность ума и несвойственная немцам гибкость аргументации сделали его куда лучшим проповедником, нежели яростные националисты юга. По сути, правда, Геббельс был практиком, неутомимым радикалом, искавшим и находившим немедленные и действенные результаты. Если он и был способен видеть истину, то в не меньшей степени был способен искренне ее презирать. Следовательно, он мог пользоваться истиной по своему усмотрению, поскольку идеи были для него лишь разменной монетой, а не вечными ценностями, постольку он всегда мог доказать любое свое утверждение. Так, он убеждал немцев в том, что поражения суть победы, что превосходство врага Германии лишь видимое и что новое оружие заставит забыть обо всех трудностях. Так продолжалось до тех пор, когда доказательства перестали убеждать, а конструктивная пропаганда вызывала лишь насмешки и не производила никакого положительного эффекта. «Я часто имел возможность наблюдать, – писал Шпеер, – что стиль Геббельса был «латинским», а не «германским». Его пропагандистские принципы тоже были насквозь латинскими. Например, было бы намного лучше, если бы Геббельс, подобно Черчиллю, увлек народ лозунгом «кровь, пот и слезы». Это был жестокий, но правдивый лозунг, который подошел бы и для немецкого народа. Но Геббельс неизменно внушал людям фальшивые надежды, что всегда вызывало разлад между пропагандой и направленностью общественного мнения». В действительности, однако, положение Геббельса в нацистской иерархии зависело не только от его пропагандистского мастерства. Геббельса уважали за его ум, административные способности и его личностную цельность: он не верил в явный вздор, не высказывал нелепых идей и не выставлял напоказ свое материальное благополучие. Для своего успеха он не пользовался машиной террора или угнетения. Он был радикалом, проповедовавшим не только тотальную войну, но и тотальную мобилизацию, за которую никогда не выступали те, кто (подобно Герингу) превыше всего ценили достигнутое ими материальное благосостояние. Но все же свою славу он заслужил как пропагандист, и именно пропаганда стала его главным достижением. Что бы ни сказала история по поводу доктора Геббельса, надо отдать ему должное за его вклад в политологию – ужасающий, но позитивный вклад, подобный созданию атомной бомбы, которую можно сколько угодно критиковать, но невозможно отменить: Геббельс создал такую систему пропаганды, которую по иронии судьбы можно назвать «народным просвещением», хотя она была способна заставить людей поверить в то, что белое – это черное. Таким достижением не могли похвастать ни Гесс, ни Геринг, ни Борман.

Кроме того, рядом с Гитлером постепенно приобретала все больший вес зловещая фигура Гиммлера. В общественном мнении, в воображении людей, Гиммлер является реальной и жуткой фигурой, хладнокровным бесчеловечным людоедом, истреблявшим миллионы невинных жертв путем усовершенствованных садистских

пыток. Его представляли не человеком, но тварью, которой было недоступно чувство жалости и сострадания, каковые он полагал всего лишь слабостью. Его считали безжалостным чудовищем, холодную, злобную жестокость которого невозможно смягчить ни мольбами, ни человеческими жертвоприношениями. Гиммлер действительно был лишен милосердия. Его власть, как и его страсть к разрушению, казалась неограниченной. В спокойной, бесстрастной манере он отдавал приказы об уничтожении целых рас, об истреблении евреев и славян. Он и в самом деле был безжалостен; никакое преступление его не ужасало. Мысль о сотнях тысяч мужчин и женщин, задушенных в «гуманных» газовых камерах, – эта процедура часто сводила с ума видавших виды уголовников, которых заставляли проводить массовые казни, – знание о том, что камеры пыток по всей Европе переполнены его жертвами, и о том, что каждый час, каждую минуту умиравшие люди проклинали его имя – все это (если он вообще об этом думал) не портили ему аппетит, не нарушали распорядок дня и никогда не омрачали выражение его лица, на котором, казалось, застыло непоколебимое самодовольство. Но при всем том Гиммлер не был садистом. В его характере не было ничего жуткого или вулканического. Сама его холодность была элементом негативным, в ней не было ничего ледяного, она была бескровной. Он не получал наслаждения от жестокости, она была ему безразлична; он не презирал в других людях угрызения совести, они были для него просто непостижимы. «Но они же животные или преступники», – говорил он с искренним неодобрением, когда иностранные послы или даже его собственные подчиненные упрекали его за какую-нибудь особо дикую акцию. У этого чудовища были некоторые любопытные качества, сделавшие из него в глазах некоторых людей непостижимую и загадочную фигуру. В действительности он был невежественным и наивным человеком. Человек, сделавший столь чудовищную карь еру, закончившуюся полным крахом, продолжавший искренне считать себя подходящей фигурой для переговоров с командующими союзных армий и полагавший, что сможет с их разрешения сохранить свою руководящую должность, не мог обладать дьявольской проницательностью. Гиммлера любили все его подчиненные – люди, без сомнения, с весьма гибкой совестью, но в остальном страдавшие лишь нормальными человеческими слабостями. Его адъютанты и советники сохранили непоколебимую верность своему патрону даже после его смерти. Никто в СС не замышлял заговоров против него. В конце войны он стал рейхсфюрером СС, и все эсэсовцы любовно называли его «имперским Хайни» (Reichsheini). «Жестокость? – наивно восклицали хором его подчиненные. – Да в его натуре вообще не было ничего жестокого». Самой отчетливой чертой его характера, по их мнению, была нерешительность и склонность к колебаниям. Сам Гиммлер так до конца и не понял, почему заслужил такую зловещую репутацию. В конце войны он изо всех сил старался это понять, но потом решил, что причина в какой-то странной слабости характера иностранцев, и в своем близком окружении даже позволял себе невинные шутки по этому поводу [64] .

64

Некоторые из этих шуток приведены в книге графа Бернадота «Падение занавеса» (1945).

Тем не менее характер Гиммлера не был таким загадочным, как можно было бы предположить, если вспомнить о разнообразии человеческого ума. Это верно, что в цивилизованном мире едва ли стали бы терпеть такого человека, как Гиммлер; но если мы оглянемся на катастрофические периоды истории общества, на периоды революций и насильственных общественных переворотов, то найдем там массу прототипов этого человека. Это великий инквизитор, политический мистик, человек, готовый принести человечество в жертву абстрактной идее. Исторические великие инквизиторы не были ни жестокими, ни потакающими своим слабостям людьми. Часто они отличались болезненной совестливостью и аскетизмом в своей личной жизни. Нередко они были чрезвычайно добры к животным [65] , как, например, святой Роберто Беллармин, который, говорят, отказывался тревожить живших в его одеянии блох. Так как они не могут надеяться на небесное блаженство, говорил он, было бы немилосердно лишать их телесного отдохновения. Но к людям, которые могут выбрать праведность, но выбирают грех, не может быть никакого снисхождения. На площадях укладывали охапки дров, возводили на них еретиков и сжигали их, а потом сжигали их книги, а после этого кроткие старые епископы возвращались домой, ели на ужин рыбу и недорогие овощи, кормили кошек и канареек, читали покаянные псалмы, а в это время подчиненные им капелланы корпели над сочинением их биографий, в которых описывали для будущих поколений святую жизнь, богобоязненность и воздержанность, милосердие и простоту этих образцовых пастырей, считавших (как говорил кардинал Ньюмен), что пусть лучше в муках погибнет все человечество, чем останется безнаказанным хотя бы один – пусть даже незначительный – грех.

65

«Мы, немцы, – сказал однажды Гиммлер (в речи, которую на Нюрнбергском процессе назвали одним из самых чудовищных в истории документов), – единственный на Земле народ, прилично относящийся к животным, и поэтому будем прилично относиться к этим животным рода человеческого [он имел в виду чешских и русских женщин], но было бы преступлением против нашей собственной крови переживать за их благополучие или внушать им какие-то идеалы» (документ Нюрнбергского процесса № 1919-PS). Согласно свидетельству Керстена, Гиммлер ненавидел охоту, считая ее «хладнокровным убийством невинных и беззащитных животных», и однажды сказал ему: «Геринг, это ненасытное кровавое животное, убивает всех зверей без разбора. Вообразите себе, господин Керстен, беззащитные олени мирно пасутся на лугу, но тут приходит охотник с ружьем и начинает убивать несчастных животных. Неужели это доставило бы вам удовольствие, господин Керстен?» (показания Керстена в Государственном институте военной документации; Rijksinstituut voor Oorlogsdokumentatie, Амстердам). Геринг попытался опровергнуть обвинение в жестокости: он придерживался ортодоксального мнения, считая, что животные получают удовольствие от охоты на них. В Каринхалле он воздвигнул помпезный монумент самому себе от имени зверей, воздающих благодарность своему защитнику и благодетелю.

Такое сравнение может показаться несколько фантастическим, но природа проявила фантастическую изобретательность, создавая человеческий разум, и во времена революций и общественных потрясений выбрасывает наверх людей, которые в более спокойные времена влачат жалкое существование в тюрьмах и монастырях. Сам Гиммлер – и это общее мнение – был на редкость незначительным человеком – заурядным, педантичным и недалеким. Он был озабочен деньгами, но был не способен к систематическому мышлению, но, несмотря на это, не смог противостоять соблазну умственных спекуляций и потерялся в «O Altitudo» [66] , запутавшись в теологических тонкостях чистой нацистской доктрины. Сам Гитлер в каком-то смысле не был правоверным нацистом, для него нацизм, эта громоздкая система тевтонского вздора, был скорее политическим оружием. Он «критиковал и высмеивал идеологию СС» [67] , но для Гиммлера каждая крупица этого учения была исполнена чистейшей арийской истиной, и он искренне считал, что человек, не разделяющий ее во всей ее чистоте, погибает навсегда и безвозвратно. Гиммлер вникал в мельчайшие детали этого учения с таким узколобым педантизмом, с такой дотошностью, что многие ошибочно считали его школьным учителем. Шпеер считал Гиммлера помесью «школьного учителя и эксцентричного чудака». Во время войны, когда Геббельс призывал к тотальной мобилизации, Гиммлер направлял тысячи людей и тратил миллионы марок на маниакальные религиозные проекты. В одном из отделов его внешней разведки сидели ученые, занимавшиеся такими важными вещами, как учения розенкрейцеров и франкмасонов, символика запрета арф в Ольстере и значение ношения цилиндров в Итонском колледже [68] . Сотрудники научных лабораторий СС корпели над выделением чистой арийской крови. В Тибет были отправлены группы ученых, которым поручили отыскать следы чистой германской расы, которые, по мнению Гиммлера, должны были сохраниться в этих девственных горах. По всей Европе археологи проводили раскопки в поисках остатков аутентичной германской Kultur. Когда германская армия готовилась спешно покинуть Неаполь, Гиммлер просил об одном: не забыть вывезти оттуда могилу Конрадина, последнего короля из династии Гогенштауфенов. Что касается богатых бизнесменов, то они, если хотели вступить в эксквизитный «Круг друзей рейхсфюрера СС» [69] , должны были пожертвовать не меньше миллиона марок на «Аненербе» – «научный» институт, проводивший дорогостоящие исследования о происхождении арийцев [70] . Даже в апреле 1945 года, когда рейх уже трещал по швам, Гиммлер рассуждал о колонизации Украины представителями новой религиозной секты, о чем он говорил своему массажисту [71] , а в разговоре с графом Бернадотом (утверждая, что он единственный разумный человек, оставшийся в Германии) Гиммлер прервал переговоры о перемирии для того, чтобы целый час говорить о рунах, средневековых скандинавских письменах. С точки зрения фанатика Гиммлера, эти письмена имели неоспоримое сходство с японскими идеограммами, что, по мнению Гиммлера, говорило в конечном счете в пользу арийского происхождения японцев [72] .

66

«О, бездна [O altitudo] богатства и премудрости и ведения Божия! Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его! (Послание к римлянам, 11: 33). (Примеч. пер.)

67

Шпеер.

68

Все это происходило в VII отделе Главного управления имперской безопасности RSHA (Reichssicherheitshauptamt).

69

Freundeskreis des RfSS, группа мистически настроенных финансистов, возглавляемая неким Вильгельмом Кепплером. Позже эта группа под тем же названием оформилась в узкий привилегированный клуб.

70

Это тот самый институт «Аненербе», чья тщательно собранная коллекция человеческих черепов была представлена на Нюрнбергском процессе. Гиммлер приветствовал войну против России (среди многих других причин), потому что она дала ему возможность обогатить эту коллекцию недоступными до тех пор недочеловеческими черепами «еврейско-большевистских комиссаров»; при этом войскам были даны тщательно разработанные инструкции о том, как убивать комиссаров, не повреждая их черепа (письмо доктора Вильгельма Сиверса, директора «Аненербе», секретарю Гиммлера доктору Брандту, зачитанное на процессе 8 августа 1946 года).

71

Речь идет о секте бибельфоршеров (исследователей Библии), эквиваленте британских и американских «свидетелей Иеговы». Представители этого религиозного течения сидели в нацистских концлагерях, и Керстен, массажист Гиммлера, однажды вступился за них, как и за многих других его жертв. Гиммлер ответил на заступничество этой фантастической идеей (информация почерпнута из показаний Керстена и Шелленберга).

72

Шпеер.