Последние хорошие места

Хемингуэй Эрнест

— Ники, мне нужно идти. Не становись теперь слабым и нерешительным. Я же записку оставила.

— Ну что же, — сказал Ник.— Двинемся. Неси карабин, пока не устанешь.

— Я давно готова,— сказала сестра.— Сейчас помогу тебе накинуть лямку.

— Ты помнишь, что ты совсем не спала, а нам еще идти и идти?

— Помню. Я сейчас точь-в-точь как тот, который храпит у стола, как он про себя рассказывал.

— Может, с ним и вправду такое было,— сказал Ник.— Самое главное теперь — это не сбить ноги.

Мокасины не трут?

— Нет, и у меня ноги загрубели, я ведь все лето ходила босиком.

— У меня тоже порядок, — сказал Ник,— Встали, пошли.

Они шли по мягкой опавшей хвое, и деревья были высокими, и между стволами подлеска не было. Когда взошли на холм, луна пробилась между деревьями и осветила Ника с большим рюкзаком и его сестру с карабином. С вершины холма они оглянулись вниз и увидели озеро в лунном свете. Было светло, ясно виднелся темный мыс и высокие холмы дальнего берега.

— С ним тоже надо проститься,— сказал Ник Адамс.

— Прощай, озеро,— сказала Махоня,— Тебя я тоже люблю.

Они пошли вниз, через длинное поле, через фруктовый сад, пролезли сквозь изгородь на недавно сжатое поле. Идя по стерне, они оглянулись направо и увидели бойню и большой хлев в лощине и старый бревенчатый дом на другом прибрежном холме. Спускавшаяся к озеру шеренга пирамидальных тополей была освещена луной.

— Ноги болят, Махоня? — спросил Ник.

— Нет.

— Я пошел здесь из-за собак. Узнав нас, они замолчат, но кто-нибудь может услышать лай.

— Ага,— сказала сестра,— а когда они замолчат, все сразу поймут, что это мы.

Впереди уже была различима темная грань холмов за дорогой. Они пересекли еще одно сжатое поле, перешли ручей с глубоко просевшим руслом, поднялись по стерне следующего поля и подошли снова к забору и песчаной дороге, за которой сплошною массой чернели заросли молодых стволов и кустарника.

— Подожди, я сейчас перелезу и помогу тебе,— сказал Ник.— Хочу взглянуть на дорогу.

С забора он окинул взглядом холмистый край и увидел темное пятно рощи у своего дома и лунный блеск озера, потом перевел взгляд на дорогу.

— Они не смогут выследить, как мы сюда пришли,— сказал он сестре,— и вряд ли заметят следы на песке. Если ветки не будут сильно царапаться, можно идти по обочине.

— Ники, мне кажется, они вообще не могут никого выследить. Вспомни, как они ждали, что ты сам к ним придешь, а за ужином и после надрались оба.

— Они были у пирса,— напомнил Ник,— и я тоже как раз там был. Если б не ты, они б меня сцапали.

— Вот уж не надо большого ума догадаться, что ты будешь на речке, после того как мать проговорилась, что ты пошел на рыбалку. Когда я убежала, они наверняка выяснили, что все лодки на месте, а раз так, значит, ты на речке. Все знают, что ты всегда ловишь рыбу за мельницей и давильней.

Они еще долго соображали это.

— Все равно,— сказал Ник,— все равно они тогда были совсем рядом.

Сестра прикладом вперед просунула ему карабин, пролезла между жердинами и встала рядом с ним на дороге. Протянув руку, Ник погладил ее по голове.

— Устала страшно, Махоня?

— Нет, все отлично. Я слишком счастлива, чтобы уставать.

— Пока не устанешь, иди по песку, где их лошади оставили следы от копыт. Песок рыхлый, следы высохнут и будут незаметны, а я пойду по твердой обочине.

— Я тоже могу идти по обочине.

— Не надо, поцарапаешься.

Постоянно оскальзываясь, они выбрались на верх гряды, разделявшей два озера. С обеих сторон к дороге выходил густой и темный молодой лес. С обочин к лесу тянулись кусты малины и куманики. Вершины холмов виднелись впереди, подобно просветам в чаще. Луна была уже низко.

— Махоня, как дела? — окликнул сестренку Ник.

— Здорово. Ники, а убегать из дому всегда так же здорово?

— Нет. Обычно бывает одиноко.

— А тебе бывало очень одиноко?

— Ужасно. До черноты.

— А как ты думаешь, со мной тебе будет одиноко?

— Нет.

— А ничего, что ты пошел со мной, а не с Труди?

— Да что ты все время «Труди», «Труди»?!

— Я не все время. Может, просто ты о ней думал и решил, что это я о ней говорю.

— Умная ты до чего,— сказал Ник.— Я про нее подумал, потому что ты мне сказала, где она, а когда я узнал, где она, то уже стал думать, что она делает, и вообще.

— Пожалуй, я зря пошла.

— А я говорил, что тебе нечего ходить.

— Черт,— сказала сестра.— Мы что, станем как остальные и будем ссориться? Я пойду домой. Тебе не придется терпеть меня.

— Заткнись,— сказал Ник.

— Не надо так, Ники! Я уйду или останусь, как ты захочешь. Скажешь, чтоб я ушла,— уйду. Но ссориться я не буду. Что мы, не насмотрелись семейных ссор?

— Насмотрелись,— кивнул Ник.

— Я тебе навязалась, но я специально все так устроила, чтобы тебе не мешать. И я же уберегла тебя от них, правда?

Они снова вышли на высоту и снова увидели озеро, хотя оно казалось узким и выглядело скорее как большая река.

— Мы пойдем напрямик,— сказал Ник Адамс,— и выйдем на старую дорогу от лесосеки. Если ты хочешь идти домой, то здесь пора поворачивать.

Он снял рюкзак, оттащил его к лесу. Сестра прислонила к рюкзаку карабин.

— Садись, отдохни, Махоня,— сказал Ник.— Мы оба устали.

Он откинулся на рюкзак, сестра легла рядом, положив ему голову на плечо.

— Я не уйду, пока ты меня не прогонишь, Ники,— сказала она,— Я только не хочу ссор. Даешь слово, что мы не будем ссориться?

— Даю.