Последние хозяева кремля. «За кремлевскими кулисами»
Шрифт:
С театральных сцен провозглашают, что социализм — идеал, осуществление которого дорого обходится тем, кому приходится жить при нем, что единственной диктатурой должна быть „диктатура совести”, и напоминая о том, что призрак Сталина еще бродит по просторам страны, показывают видеофильм с возникающим из машины времени диктатором, чье появление заставляет столбенеть от страха увидавших его. Страх еще не изжит. Жить не стало „лучше” и жизнь не стала нормальнее. Она стала сложнее. Привычная простота повиновения приказам ушла. Простота способности решать самому не наступила. Но Мандельштам уже не мог бы, как когда-то, глядя на москвичей, сказать: „Они думают, что все нормально, потому что ходят трамваи”.
Многие уже поняли, что их жизнь ненормальна, что после 70 лет экспериментов
Павший жертвой новой цивилизации, Бухарин, возможно, не признался бы в своей ошибке и не согласился бы с тем, что созданная при его участии советская цивилизация из „собачьего вальса” так и не вышла и уровня героических симфоний Бетховена не достигла.
Удастся ли вырваться из „собачьего вальса”, который все еще кружит огромную страну, удастся ли придать уставшей жизни не ритм героических симфоний, а хотя бы нормальный ритм?
В 455 году ворвавшиеся в Рим вандалы громили его 14дней; ворвавшиеся в Россию в октябре 1917 года большевики разоряют страну уже восьмой десяток лет. „Грабеж продолжается и сейчас”. Будущий летописец, рассказывая об обитателях Советского Союза, наверное, напишет, что и в 1990 году от РождестваХристова Россия все еще пребывала под владычеством коммунистов, не собиравшихся от него отказываться,
Позволит ли развитие событий мирно избавиться от них? Позволит ли терпение народа, стремящегося к нормальности, обрести ее без взрыва, ведущего не к нормальности, а к анархии, рождающей не „диктатуру совести”, а диктатуру крови?
Несмотря на то, что ширится национальное движение в республиках, главное не это. Решающее поражение коммунизму может быть нанесено только на просторах России. Пока же происходящее здесь — только очередное пробуждение общественных сил, еще одна оттепель среди суровой и чреватой многими опасностями и неожиданностями зимы, это прелюдия к тому, что должно произойти. Горбачев — это не завершение. Это попытка тоталитаризма реформировать себя. Это трещина в плотине. И если правы те, кто считает, что начавший реформировать себя тоталитаризм рухнет, то замуровать ее не удастся.
Многое напоминает и послефевральскую Россию 1917 года и Веймарскую республику 1919-го. Но там была демократия. Сейчас ее нет. И путь к ней долог. Возможно,что осилить его и не удастся.И так и не ступив в эру демократии, страна совершит еще один поворот и на другом витке исторической спирали повторит былое: или октябрь 1917-го, или немецкий 1933-й в русском варианте. Будет ли стоять очередь в мавзолей Сталина или же вывесят портреты Гитлера? И то и другое возможно. Может быть происходящее — это всего лишь навсего краткая остановка в пустыне. Может быть, это начало. Но чего?
Развитие событий весной 1990 года оптимизма не вызывало.
Наивными оставались и надежды на то, что КПСС добровольно откажется от власти. Основанная на манер военной организации, на подчинении, исходящим сверху приказам, партия требует их безусловного исполнения. Отказавшись от этого, она превратилась бы, как однажды сказал ее основатель, в дискуссионный клуб, став такой же, как все другие партии. Если эти партии, придя к власти, стремятся показать, на что они способны, и тем самым удержать власть, то коммунистическая партия, заполучив власть, все свои усилия направляет на удержание власти. Приоритетом для нее является не народное благо, а свое благо. Считая себя выразителем интересов народа, или, по крайней мере, так называемого „сознательного” большинства его, компартия утверждает, что все осуществляемое ею — в интересах этого большинства, что ей одной известны наилучшие пути к осуществлению заветных целей человечества — социализма, а затем и коммунизма, достижение которых оправдывает все средства. Признать цель ложной или недостижимой — значит признать незаконность притязаний КПСС на власть.
Несмотря на разговоры о демократизации, резолюция X
И в конце XX столетия в Кремле никак не могли отрешиться от устарелых представлений о том, что сила и богатство государства — в размерах его территории. Но еще в прошлом веке Пелегрино Росси указывал на страны, которые „не смотря на неблагодарность почвы, достигли степени цивилизации и могущества, неизвестной другим народам, которые вместо того, чтобы трудиться, предавались лени, — вместо того, чтобы жить под управлением разумных правительств, жили под гнетом правительств деспотических и нелепых”. В наше время стало очевидным, что обладание ресурсами и территорией само по себе благоденствия не обеспечивает. Процветание приносит производительность труда. В свободных, не терявших время на социальные эксперименты, проводимые „нелепыми” правительствами, странах, производительность труда растет невиданными темпами. Это позволило американскому футурологу Герберту Кану сделать вывод, что средний доход на душу населения земли, составлявший в начале последней декады нашего века тысячу долларов, в XXI веке достигнет двадцати тысяч долларов. Это произойдет в результате еще более интенсивного обмена ресурсами, которыми располагают не все, но использование которых новейшей техникой принесет выгоду всем.
Стремясь сохранить расползающуюся империю, в Кремле, по-прежнему, игнорировали очевидное. „Надо признавать свободу каждого народа точно так же, как признаешь свободу своей нации”, — писал еврейский историк Шимон Дубнов, погибший в рижском гетто от рук тех, кто относил себя к числу избранных, считавших, что только им одним и предопределено быть свободными. Используя ту же ложь, те же сталинские приемы для удержания прибалтийских государств, кремлевские хозяева демонстрировали миру, что режим остается все тем же тоталитаризмом, отличающимся от предшествующего лишь своей „демократической” упаковкой. Именно такой тоталитаризм в „демократической упаковке”, по-видимому, намерен был утвердить на обозримое будущее Горбачев, перенявший западный опыт обращения с прессой и общественным мнением.
Если раньше из Советского Союза доносился один руководящий голос, то с приходом Горбачева возникло многоголосие. Выделить солиста, на которого следует обратить внимание, порой совсем непросто. Такая „гласность” предоставляла определенные преимущества. Можно было отступить от сказанного раньше, сослаться на неосведомленность сказавшего, на то, что он выражал свою личную точку зрения, тогда как раньше личную точку зрения публично высказывал только один — кремлевский хозяин, или тот, кому он разрешал ее высказывать. Стало возможным ссылаться и на оппозицию внутри руководства, препятствующую осуществлению „правильных решений”, и на давление определенных сил — одним словом, использовать в своих целях весь арсенал средств, существующих и в других государствах, где все это может быть и проверено, и подвергнуто сомнению реальной оппозицией и свободной прессой, но не могло быть проверено в Советском Союзе. Все это маневрирование, искусная игра с фактами и манипулирование прессой, было подчинено тому, чтобы заставить забыть о том, что для основанного и настоенного на многолетней лжи режима — ложь состояние естественное.