Последним ударом сердца
Шрифт:
Неожиданный скрипучий звук заставил ее повернуться и в прямом смысле слова остолбенеть от ужаса. На запотевшем стекле проявлялись буквы.
«Лю–би–мая, при–вет», – вполголоса прочитала она и пошатнулась.
В глазах потемнело, голова потяжелела, колени стали подгибаться – Олеся медленно стекала в обморок.
Глава четвертая
Уши будто забили ватой. Звуки проникали в мозг измененными, мало похожими на привычные. Олеся практически не понимала, что слышала. Если, конечно, в ее состоянии, вообще, можно было улавливать колебания
Внезапно плохо распознаваемый шум льющейся воды разорвал неприятный скрежет. Пахнуло свежестью.
– Леська! Родная, ты… Вот млять, горячо!
Послышался грохот, будто на кафель упало что-то металлическое.
– Сейчас, потерпи.
Олесино безвольное тело подхватили и вытащили из жаркого чрева прямо на холод. Она вздрогнула, попыталась сжаться, чтобы сохранить ускользающее тепло, впрочем, не особо успешно – руки-ноги не действовали. Правильно поняв ее трепыхания, сверху набросили ткань и поволокли. Затем осторожно положили на мягкую поверхность и укутали чем-то теплым. А потом довольно-таки ощутимо похлопали по щекам.
Смирнова открывала глаза крайне неохотно, боясь, что еще одного нашествия призрачного вредителя ей просто не выдержать. Действительность оказалась милосердней – на нее настороженно глядел собственный муж.
Восприятие постепенно возвращалось в норму, цвета приобретали краски, а предметы объем. Беглый осмотр местности показал, что возлежала она на кровати в своей спальне, завернутая в полотенце и одеяло. Увиденное обнадеживало, но оставался еще момент, волновавший больше всего.
– Это ты рисовал на стекле? – чуть заикаясь, спросила она у Дмитрия.
– Я.
Олеся шумно выдохнула от облегчения и перестала подрагивать.
– А ты ждала кого-то другого? – прищурился муж.
Лучики-морщинки побежали от глаз, острый нос сморщился, губы изогнулись в хитрой усмешке, превращая лицо в маску лукавства.
– Потому-то, наверное, и варилась в кипятке? Ага?
Смирнова невольно покраснела и отвела взгляд. Вот ведь гадство, она и вправду «ждала кого-то другого». Ну не признаваться же в этом мужу. Да и в чем, в конце концов. В том, что ее преследовал невидимый маньяк? Бредово. Олеся, представила, с каким выражением станет глядеть на нее Димка после подобного признания. Да и был ли маньяк? Может, все-таки галлюцинации? Нужно только вспомнить, что подозрительное она пробовала в последнее время. Может, те пирожные? Опять же выбросы постоянные в атмосферу, кто знал, чем всех травят. Нет, определенно, стоило обождать с повинной и промолчать.
А еще рядом с мужем страхи улетучивались, а произошедшее казалось лишь страшным сном. При всех недостатках Дмитрия одним неоценимым достоинством он обладал точно. Возле него Олеся чувствовала себя защищенной. Всегда, даже когда он сам нуждался в защите и помощи.
– Нет, конечно, – улыбнулась она в ответ. – Просто что-то устала сегодня. Такой сумасшедший день.
И ведь ни капельки не соврала, день был абсолютно безумным. Начиная с неприятного разговора с Галкой и кончая бесславным обмороком в душе.
– Ох, Леська – Олеська, кошка драная, – беззлобно проворчал Дмитрий. –
– Сам ты, кошак помойный. Я самая аккуратная из вас всех, – фальшиво возмутилась Олеся.
– Угу, как же. Температуру воды сделай в следующий раз поменьше, аккуратная ты моя, а то, знаешь ли, жены в бульоне меня не устраивают. Да и голова кружиться меньше будет. Лады?
– Так уж и быть, попробую. А ты мне вот что поведай, дорогой, долго учился писать зеркальным способом?
– Пф, нашла вопрос! – фыркнул он. – Даже не собирался. Написал на листочке, поднес к зеркалу и перерисовал закорючки. Вот и все. Здорово получилось?
– Просто великолепно! – возмутилась Олеся. – Я, знаешь ли, чуть не поседела со страху.
– Ну, прости, – пошел на мировую супруг. – Я больше так не буду. Честно.
– Ладно уж, живи.
Олеся подняла руку и привычным движением разгладила морщинку у него на лбу, потом мягко провела ладонью до самого подбородка, будто бы стирая с любимого лица напряжение и затаенный испуг. Дмитрий расслабился и совсем по-мальчишески открыто улыбнулся. Затем поймал ее пальцы и нежно поцеловал каждый.
– Ладно, пойду, приберу разгром в ванной, – выпустив конечность на волю, муж поднялся с кровати. – Там черт те что. А ты спи. Поняла?
Олеся кивнула и блаженно закрыла глаза. А потом и вовсе зарылась с головой в одеяло. Приятная тяжесть успокаивала, дарила спокойствие и уверенность. Она дома. А дома ей никто не страшен. Даже призрачный мучитель.
Утро среды началось с расспроса.
Олеся только-только соизволила поднять свое бренное тело с кровати и, смотря на мир одним глазом, доковылять до ванной. Взяться за зубную щетку, взглянуть на себя в зеркало, висящее над умывальником, как дремоту, словно рукой сняло. В отражении вызывающе белела вчерашняя блузка, рядом с ней эстетично ниспадала разорванная юбка, дальше топорщился чашечками предатель бюстгальтер, прикрывая от нескромных взглядов лямочки трусиков.
Щетка выпала из ослабевших пальцев. Перед глазами пронеслись события вчерашнего дня. Олеся охнула и задрожала от вернувшегося чувства омерзения. Дальше она почти не соображала, что делала. Руки сами собой потянулись вверх и единым порывом сдернули тряпки, ноги понесли в другое место.
– И чем тебе не угодила одежда? – муж нарисовался в проеме туалета. – Я, понимаешь ли, весь вечер стирке отдал пока кое-кто дрых, а этот кое-кто решил спустить мои труды в мусорку.
Застигнутая врасплох Олеся замерла над ведром в крайне недвусмысленной позе. Нога нажимала на педаль, пальцы уже практически разжались, чтобы отправить в недолгий полет ненавистную одежду.
– Я понимаю, у тебя «вчера был сумасшедший день», – явно копируя ее интонации, забавлялся Дмитрий. – И ты попутала мусорное ведро со стиральной машиной, но сегодня-то что? ПМС? Так, вроде рановато. Магнитные бури? Дык, насколько помню, ты не страдала от этого раньше. Может, это намек, что пора на шопинг? Так бы сразу и сказала, когда я тебе отказывал. Или я что-то не знаю, родная? А?
– Они мне не нравятся, – проблеяла Олеся, совершенно точно понимая, что придуманное ей объяснение звучало нелепо. Вот только ничего путного больше в мысли не лезло.