Последний адмирал Заграты
Шрифт:
— Охотно.
Бабарский спрыгнул с козел, и они с нечистыми отошли к задней части повозки. Говорили негромко, без надрыва, не спорили, а обсуждали. Вскоре подъехала еще одна телега, Андреас понял, что на нее перегружают часть ящиков, но даже не обернулся. Продолжил сидеть на козлах, уставившись невидящим взглядом в лошадиные хвосты и размышляя над чем-то.
«Олли, ты идиот!!!»
— Спорки считают, что это Слим убрал папашу, — жизнерадостно
Нечистые остались там, в Хуссе, в обители порока, о существовании которого Андреас даже не подозревал. Пограничники Бабарскому лишь подмигнули, под брезент не полезли, и теперь повозка медленно тащилась к пятнадцатой мачте, законопослушно не съезжая с проложенных по территории порта дорожек.
— Умный мальчик, но дурак, — продолжил ИХ. — Совершенно не разобрался в принципах Омута, а всё туда же — за большими деньгами. Провинция!
— И что теперь? — угрюмо спросил Мерса.
Себя спросил, только себя. Однако Бабарский охотно поддержал разговор:
— Теперь всё хорошо. Спорки сообщат Умному Зуму, что нас пытались кинуть, а поскольку Большой Флим вне игры, золото поступает в распоряжение обиженных: двадцать тысяч нам, двадцать — Зуму и десять — спорки. Сделка закрыта. — ИХ помолчал. — Поскольку на слитках стоит клеймо казначейства, я продам их за пятнадцать или семнадцать, и «Амуш» будет обеспечен финансированием почти на год. А векселя я в другом месте пристрою, желающие найдутся.
Вот и всё: сделка закрыта. Ни слова об опасности, ни капли сожаления о покойниках. Сделка закрыта. Не первая и не последняя. Андреас почувствовал нарастающее раздражение:
— Получается, мы их ограбили.
Пока ехали, Бабарский в общих чертах изложил алхимику происходящее, и теперь услышал первое мнение. С которым не согласился:
— Мы пытались выжить, Энди, мы были готовы к честному сотрудничеству. А Слим всё испортил. И тебя, между прочим, едва не угробил.
Шальная дробина чиркнула алхимика по плечу в самом начале боя. Кожу распахала не сильно, однако тельник оказался безнадежно испорченным. Когда у Мерсы закончилась истерика, Бабарский кое-как наложил повязку и накинул Андреасу на плечи легкий плащ. А еще посоветовал зайти к Хасине.
— Болит?
— Нет. — Мерса мотнул головой, но тут же поправился: — Терпимо.
— Поздравляю с боевым крещением.
«Да пошел ты!»
На душе у Андреаса было противно. Мерзко, холодно и противно. Тоскливо было на душе у Андреаса, тоскливо от всего. От того, что Оливер с такой легкостью согласился принять участие в незаконной сделке. От того, что не посоветовался и даже не поставил Андреаса в известность. От того, что в него стреляли. И от того, что он, оказывается, изготовил дымовые бомбы, а значит, готовился к драке.
Противно было от понимания, что он, Андреас, совсем не знает Оливера.
— Как ты с ним уживаешься?
Бабарский догадался, о чем думает Мерса. Догадался, и вопрос свой, очень-очень личный, задал очень-очень мягко. Если и
Андреас вздохнул.
— С трудом… Ты даже представить себе не можешь, как это страшно: не помнить изрядную часть собственной жизни. Не помнить, что делал, с кем знакомился, кому что обещал… Несколько раз я просыпался в постелях с незнакомыми женщинами, три раза был крепко избит, а однажды он вообще увез меня на курорт…
— Что же в этом плохого?
Мерса покачал головой:
— Знаешь, ИХ, у Олли есть поговорка: «Все живут один раз, а я всего лишь половину». И я до сих пор не нашел, что ему ответить.
— Если не знаешь, что ответить, хотя бы прислушайся.
«К поговорке? К Олли? К его идиотским идеям?»
Андреас усмехнулся.
— У меня своя голова на плечах.
— Твоя ли?
— Иногда моя.
— Вот и подумай ею, пока она твоя.
— О чем?
— О том, что она не всегда твоя, Энди. И тот, кто ею иногда пользуется, — тоже человек. А самое главное, тот человек — это ты.
Да, человек. Да, это он. В этом Андреас никогда не сомневался, но и радости особой не испытывал. Потому что одно дело — не знать Олли и совсем другое — не знать себя.
Но думать об этом Мерса не хотел. Не нравились ему эти мысли, и выводы, к которым они вели, тоже не нравились. Слишком уж неприятными они были.
Вместо этого Андреас посмотрел на суперкарго и спросил:
— Зачем ты меня взял, ИХ? Я думаю, ты сам умеешь проверять слитки. И у тебя наверняка есть гоглы. А если и нет, ты мог бы позаимствовать из лаборатории. Зачем ты меня взял?
Повозка остановилась у мачты. С последней площадки замахали руками, и вниз отправилась большая группа — человек десять, не меньше, — цепарей. Сажать «Амуш» никто не станет: зачем привлекать к себе внимание? А потому десятикилограммовые ящики отправятся на цеппель пешим ходом. В мозолистых руках цепарей Помпилио.
А Бабарский слез с козел, погладил ближайшую лошадь по крупу, потом посмотрел на Мерсу и ответил:
— Мы на тебя смотрим, Андреас. Мы все на тебя смотрим.
«Логично. Они пойдут со мной в Пустоту. Они пойдут со мной в новые миры. Они хотят знать, можно ли на меня положиться? Всё логично».
— И что ты увидел? — тихо спросил Мерса.
— Тебе не понравится.
— Я имею право знать.
Но ответ Андреасу действительно не понравился.
ИХ улыбнулся:
— Передай Олли, что я его жду. Пусть заходит.
По крайней мере — честно.
— Добрый вечер, мессер. Добрый вечер, добрый синьор.
Сегодня старый Бен уже встречал и Помпилио, и Валентина, однако еще при первой встрече Теодор объяснил вознице правила: здороваться нужно всегда. Вот и приходилось стоять с обнаженной головой у повозки и приветствовать клиентов так, словно впервые их видел. И получать в ответ лишь сдержанный кивок от слуги. Впрочем, за полновесный цехин в день можно и потерпеть.