Последний «бизнес»
Шрифт:
— Это какой же? — запальчиво спросил Андрюша. — Опять уговаривать?
— А ну, давай, давай, Толя, — одобрительно кивнул головой Qаша Рубинин. — В этом плане и твое предложение?
— Именно. Я предлагаю провести на факультете открытый диспут. Хорошо его подготовить. И разбить их взгляды публично. Бить фактами, убедительно, так, чтобы ни у кого не осталось даже сомнений в нашей правоте. Ясно?
— Здорово! — вырвалось у Ани. — Вот это я понимаю!
— А я не совсем, — упрямо возразил Андрюша. — Зачем столько шума? Вопрос-то ведь очевидный.
И
— И откладывать это дело нельзя, — все так же строго и спокойно сказал ему Саша Рубинин. — Сколько тебе надо дней на подготовку доклада?
— Ну, неделя нужна, конечно. У меня еще одно задание от редакции есть.
— Важнее этого доклада ничего быть не может, — отрезал Саша. — Ладно. Неделя так неделя. Сегодня у нас что, суббота? Значит, в следующую субботу, так?
— Суббота не годится, — вмешалась Аня.
— Да, пожалуй. Значит, пятница.
Андрюша покрутил головой и впервые за весь разговор улыбнулся.
— Маловато времени. Доклад надо делать зубастый.
— Ничего, хватит, — ответил очень довольный Толя Кузнецов и шутливо добавил: — Парень ты талантливый, эрудированный. Мыслей у тебя много. Успеешь. А надо, так и мы поможем.
Взглянув на часы, Аня воскликнула:
— Ой, мне пора, товарищи!
— Иди, иди, — добродушно кивнул ей Толя Кузнецов, давно забыв о вспыхнувшем было у них споре. — Технические детали мы уж как-нибудь без тебя обсудим.
Аня не привыкла оставлять шутку без ответа.
— Надеюсь, крупных ошибок не сделаете, а мелкие поправлю завтра. Утром доложишь.
По дороге домой Аня зашла в магазин. Стоя в длинной очереди в кассу, она неожиданно услышала веселый голос:
— Вот так встреча! Видите, Анечка, это — судьба!
Аня удивленно оглянулась. Перед ней стоял Жора. Элегантный, оживленный, он, видно, был искренне обрадован встрече.
Аня улыбнулась.
— Ну, если судьба, то занимайте очередь в гастрономическом отделе. Чтобы быстрее.
— Слушаюсь.
…И вот они уже вместе шли по улице, направляясь к Аниному дому.
— Мы не виделись с вами сто лет, — говорил Жора. — А я так ясно помню нашу встречу в поезде, как будто это было вчера. А вы?
— Я тоже помню, — засмеялась Аня. — А вы все такой же поклонник красивых вещей? Эх, Жора! Надо иметь все-таки более высокую цель.
— А я имею!
— Какую же?
— Видеть вас! Честное слово, так хотел видеть вас!
Они подошли к подъезду дома, где жила Аня.
— До свидания, Жора. И спасибо вам. Без вас я бы так быстро не управилась с покупками.
— Давайте погуляем еще. Такой вечер…
— Не могу. Отец ждет. И притом голодный.
— Но мы увидимся с вами еще?
— Не знаю… — Аня помедлила и решительно добавила: — И вообще я вам хочу сказать: не надо за мной ухаживать. Ладно?
Жора опешил от неожиданности.
— Ого! Вы, оказывается, человек прямолинейный. Значит, вам неприятно?
Аня
— Хорошо. — Жора нахмурился и с непривычной для него серьезностью продолжал: — Тогда я тоже буду прямолинейным. Когда мы встретились в поезде, Борис сказал мне, что в вас влюблен один его друг. Только теперь я догадался, кто это. И вот что я вам скажу на прощание. Не думайте, не из ревности. Я говорю правду, чистую как слеза. Этот человек обманывает вас всех. Он предатель, вот он кто!
Аня взглянула на него с удивлением и тревогой.
— Я вас не понимаю.
— А я больше ничего сказать не могу, — развел руками Жора. — Увы, увы!..
Но Аня уже справилась с охватившим ее волнением и сухо сказала:
— Это похоже на подлость. Понятно вам?
И, круто повернувшись, она побежала вверх по лестнице.
С сильно бьющимся сердцем Аня открыла дверь своей квартиры.
Отец был дома.
Павел Григорьевич Артамонов, полковник в отставке, высокий, чуть сутуловатый, бритоголовый человек. Под косматыми бровями внимательные, очень спокойные, усталые глаза. Павел Григорьевич всегда сдержан, суров и энергичен. Таков был характер, под стать ему сложилась и жизнь.
Служба в контрразведке, трагическая гибель жены-военврача в последние дни боев в Германии, потом тяжелое ранение там же в Германии в пятьдесят третьем году, во время фашистских беспорядков в Берлине, и, наконец, отставка.
Павел Григорьевич забрал у сестры свою дочку-школьницу, поселился в этом южном приморском городе и начал новую жизнь — размеренную, спокойную, однообразную, как он сам выражался — «безответственную жизнь»: выступал по поручению райкома с лекциями и беседами, изредка писал статьи в областную газету.
Трудно свыкался Павел Григорьевич с такой жизнью, ибо под внешней суровой сдержанностью скрывался в нем беспокойный, деятельный xapaктер, страстный темперамент бойца. При таких качествах мог постепенно стать Павел Григорьевич сварливым и неуживчивым человеком, мелочно-въедливым и скандальным. Но верх взяли другие качества характера — ясный ум, сдержанность и незаурядная сила воли.
Да и Анка — бойкая, непосредственная, с веселым и упрямым нравом, порой до боли напоминавшая ему жену, Анка со своими полудетскими заботами и тайнами, огорчениями и радостями согревала ему жизнь светлым и ласковым светом.
И все же так до конца и не мог свыкнуться Павел Григорьевич с этой безмятежной жизнью, с этим пусть трижды заслуженным и потому почетным бездельем «коммуниста-надомника», как горько говорил он в минуту особенно острой тоски. Сколько раз за эти годы собирался он поступить на работу, но тут уже решающее слово было за врачами, а они в один голос заявляли «нет!», да и «гражданской» специальности у него не было, и поздно было ее приобретать.
Когда Павлу Григорьевичу передали, что его просит зайти секретарь райкома партии Сомов, это нисколько не удивило и не взволновало его: ясное дело, еще одна лекция или новый семинар, только и всего.