Последний бой Лаврентия Берии
Шрифт:
В августе 1938 года, когда Берия был в Москве, его пригласили к Сталину. На этот раз они встретились на ближней даче и беседовали не в комнате, а в саду, но вождь все равно говорил по-грузински.
– Вот и дошла очередь до тебя, – сказал он. – Собирайся в Москву, принимай наркомат.
– Какой? – спросил Лаврентий.
Нет, конечно, мечтать о строительстве или, в крайнем случае, о нефтяной промышленности не запрещено, однако не приходится. Черная металлургия? Наркомат путей сообщения? Или… Занятый этими мыслями, он сначала не осознал, что именно сказал Сталин. А осознав, остановился, словно на стену налетел:
– Нет! Почему я?
– Десять лет на каторге – это немало, – Сталин говорил тяжело, слова падали как капли расплавленного металла. – Я понимаю, почему ты не любишь эту работу. Ты, с твоим характером, и так на каждом шагу плодишь себе врагов, а здесь еще и друзья начинают смотреть косо. Я понимаю.
– Не поэтому! – от внезапной обиды Лаврентий стремительно повернулся, уронил пенсне, поймал его, но снова надевать не стал. Он не хотел видеть глаза Сталина. Если бы еще можно было не слышать его голоса…
– Так почему? – медленно и все так же тяжело спросил вождь. – Говори правду!
Лаврентий поднял голову.
– Из чисто личных соображений, – отчеканил он. – Непростительный эгоизм. Эта работа убивает во мне человека! [78]
– Да, это серьезное возражение, – помолчав, произнес Сталин. – Почему ты называешь это эгоизмом, Лаврентий? Такого человека, как ты, надо беречь. Ну что ж, выбирай. Черная металлургия, нефтяная промышленность, связь. Для начала заместителем наркома, там посмотрим, как справишься. Все-таки СССР – не Грузия.
78
Такой аргумент – вовсе не поэтическое преувеличение. В 20-е, да и в 30-е годы серьезно относились к тем психологическим изменениям, которые производит в человеке власть над людьми. Это одна из причин, кстати, постоянного обновления кадров силовых ведомств.
Он замолк окончательно, рассматривая сорванный цветок. Берия не ожидал, что вождь так легко согласится. Что-то здесь было не то, странное и непонятное. И молчание это было непонятным. Почему НКВД? Ясно, Ежов не справился, но неужели его некем заменить?
– Что случилось? – спросил он.
– Тебя это не касается, – сухо ответил Сталин. – Я принял твои возражения.
– Товарищ Сталин, – внятные аргументы на ум не шли, и Берия только и смог сказать: – Простите… Это было слишком неожиданно. Я… Ежов сильно не справился?
– Это хорошо, что тебе стыдно. Я придумал это назначение не для того, чтобы власть показать. Непонятные дела творятся в НКВД.
– Ежов не удержал наркомат?
– Ты был прав, – неохотно ответил Сталин. – В мае мы подвели итоги кампании по очистке общества. Оказалось больше, чем мы думали. Около ста пятидесяти тысяч человек по первой категории.
Берия остановился, чуть подумал:
– Должно быть больше. В одной Грузии их не меньше пяти тысяч, и это при том, что мне наверняка не все докладывают.
– Мы тоже подозреваем, что Ежов показывает нам не все данные. Кроме того, какое-то количество человек, и немалое, он расстрелял по ходу других операций.
– А как со злоупотреблениями? – стараясь быть бесстрастным, произнес Берия.
Сталин взглянул на него искоса, но внимательно.
– Так и знал, что ты спросишь. Нам приходят письма о злоупотреблениях из некоторых областей. Мы их тщательно проверяем, несколько начальников
– А в целом, – перебил его Берия, – чекисты контролируют почтовое ведомство и читают все письма, адресованные центральным органам. А потом делают из их авторов «врагов народа».
– Откуда знаешь? – быстро спросил Сталин.
Берия только хмыкнул. Вождь резко отбросил измятый цветок в траву.
– Да, я не исключаю такой возможности. Но и это еще не все. Вышинский после январского пленума [79] начал проверку дел, вынесенных на Военную коллегию. Он докладывает ужасные вещи. Мы начали арестовывать следователей за «липовые» дела и применение пыток, а Ежов их покрывает. Каждого мерзавца мы у него буквально вырываем. А самое худшее – у меня есть подозрения, он хочет сделать то, что не удалось в тридцать седьмом. Государственный переворот.
79
Имеется в виду январский пленум 1938 года, на котором обсуждался вопрос о «перегибах» в проведении партийных чисток. Выборы к тому времени уже прошли, членам ЦК опасаться было нечего, и они спокойно приняли курс на свертывание репрессий, хотя сделать это удалось не сразу.
Лаврентий остановился, надел наконец пенсне и внимательно посмотрел на Сталина.
– Ты думаешь, у меня такие шутки? – невесело усмехнулся вождь.
– На что он рассчитывает? Это же смешно: Ежов – глава государства.
– Ни на что! – резко ответил Сталин. – Он уже сумасшедший от крови и от водки и совершенно не думает, что будет после того, как он возьмет власть. Но это не значит, что он не попытается ее взять.
Вот теперь все стало предельно ясно. Действительно, тут не до черной металлургии и даже не до строительства.
– Когда приступать? – спросил Берия.
Сталин молча, серьезно посмотрел на него:
– Приступать надо было в июне тридцать седьмого. Даю тебе неделю на то, чтобы сдать дела в Грузии. Надо войти в наркомат быстро и тихо, разобраться, что в нем творится, и обезвредить заговорщиков. Мы заменим тобой самого опасного человека в НКВД – заместителя Ежова Фриновского. Сейчас он уехал на Дальний Восток. О том, что его переводят на другую работу, он знает, но все они там думают, будто его заменит Литвин, старый дружок Ежова. И пусть думают. Тебя мало кто принимает всерьез. «А, – говорят, – это тот блаженный, что сажает мандарины». И постарайся, чтобы такое отношение оставалось как можно дольше.
– Не получится, – покачал головой Берия. – Чекистов не обманешь. Они отлично знают, кто я такой.
– Значит, тебе будет труднее, – нетерпеливо поморщился Сталин. – В любом случае, никого другого у нас нет.
…Пробыв в должности всего несколько дней и познакомившись с первыми же делами, Берия понял, какой вопрос надо задавать. Одного за одним он вызывал к себе сотрудников и спрашивал:
– Как по вашему мнению, кто здесь ведет себя не по-человечески? [80]
80
Берия на самом деле задавал такой вопрос, это зафиксировано воспоминаниями.