Последний час надежды
Шрифт:
— От меня не убежишь, — она шагнула мне навстречу и остальные четверо засмеялись.
Меня словно наэлектризовало. Я испугался, но страх не отнял силы — наоборот, подстегнул. И нарушение координации вернулось, в тот же момент. Я чудом избежал взмаха ножом, оттолкнул ещё одну Ники и ринулся в следующую дверь.
И вылетел наружу. Но вокруг — ночь, в небе холодно сияет Луна. И — куда ни глянь, всюду Ники. Её было, наверное, несколько тысяч. В форме рабочих и учителей, студентки и клерки — но кругом была она. Она одна.
— Почему? — услышал я вопрос, его задал хор голосов.
— Тебя же спрашивают, — голос его звучал неприятно, он менял высоту и тембр, от него мурашки шли по коже. — Отвечай!
Темнота.
— Что такое? — услышал я голос Длинного. И оказалось, что я сижу на полу, у стены, закрывая голову руками, а Поль, воплощённая элегантность, трясёт меня за плечо. — Брюс, ты что, перебрал?
— Я не начинал даже, — услышал я свой голос, поднял голову. Поль холодно улыбнулся, отошёл в сторону. Я встал — похоже, никто не заметил, что я сижу у стены.
В зале было полно народа. И веселье шло полным ходом.
Меня никто не замечал. В том числе — Ники. Дым висел коромыслом, что-то что-пел для неё, танцевал для неё. А Ники была уже пьяна в дым и выглядела, как и всегда в последние дни — вульгарно, вызывающе. Я оглянулся — да тут человек двести, или даже больше! Я присматривался — узнавал почти всех, с кем играл в сборных, с кем участвовали турнирах. Общался на философском кружке, сидел вечерами на лоджии. Я со многими сидел по ночам, и те, кто днём избегали моего общества, по ночам охотно сидели рядом, иногда угощали, вопреки строгим запретам, вином и говорили, говорили… Я вспоминал теперь все эти разговоры. Ники добралась почти до всех, кого я видел рядом. Кому-то наговорила грубостей, у кого-то отбила, просто так, парня, про кого-то наговорила гадостей. Но все они здесь, почему?
От аромата еды кружилась голова, я ощущал зверский голод, но мне казалось, что я пиру у людоедов, как в известной сказке. Стоит только съесть маленький кусочек, и я стану свиньёй, и меня тут же зарежут и приготовят для гостей. Через два столика я заметил Софию — она смотрела в мою сторону, вид у неё был осунувшийся, разбитый. Ей тоже досталось, но за что? Последние два месяца она смотрела только себе под ноги, не отвечала колкостями на колкость, и только когда доходило до шахмат, становилась прежней. Жан стоял рядом с её столиком, словно часовой. И ещё один парень — вроде бы, Ив Мерсье, наш запасной в команде — как и Жан, в безликом костюме — ни дать ни взять телохранитель.
Рядом — за соседним столиком — сидели те двое девушек, одна из них посоветовала мне когда-то бежать за Золушкой. Теперь я знал их имена — та, что выше, холодная и неприступная красавица — Шарлотта, другая — неуклюжая, хмурая и похожа на хомячка — Кристин. Они посматривали на меня, о чём-то шептались. Шарлотта посмотрела в сторону подиума, где, словно королева, находилась Ники, и тронула подругу за плечо. Та посмотрела в сторону Ники, тихо рассмеялась.
Я ощутил, как посмотрела на них Ники. Я ощущал,
Шарлотта потушила сигарету, вновь склонилась к Кристин, они тихо поговорили — из-за музыки ничего не было слышно — затем Шарлотта встала и прошла через весь зал — к знакомым. По пути бросила мне, незаметно для других, скомканную салфетку. Я развернул, усмехнулся.
«Уходи немедленно», было написано там. Да. Верно, Шарлотта. Раз меня не видят, пора уходить. Я тихонько встал и пошёл. Но не дошёл всего каких-то пять шагов до двери.
— Брюс?
Музыка смолкла. Голос Ники прозвучал неожиданно громко.
— Уже уходишь?
Я обернулся. Она спускалась ко мне, шла — нет, вышагивала. На какой-то момент я увидел в ней ту Ники, из первого дня.
— Если не возражаешь.
— Возражаю, — она рассмеялась и все — я готов был побиться о заклад — все вокруг подхватили её смех. — Не хочешь станцевать со мной?
— Нет, — мне надоело это всё. Голова закружилась, я машинально полез в карман за платком.
— Что это там у тебя? — поинтересовалась она насмешливо. — Ну-ка, покажи!
Меня схватили за руки. Я не думал, что ко мне могут подобраться так незаметно. Ив полез в мой карман и достал платок. Лицо Ники окаменело.
Поль быстрым шагом подошёл ко мне и, коротко размахнувшись, ударил в челюсть. Меня отпустили — позволили упасть на пол. Поль молча прятал своё сокровище в карман, а Ники смотрела на меня с презрением. Я с трудом поднялся.
— Что ещё ждать от сына уголовника? Заявила она громко. И я ощутил, как изменились все взгляды, стали брезгливыми и презрительными. — Теперь ты точно станцуешь для меня. Там, снаружи, в грязи!
— Попробуй заставь, — я смотрел в её глаза.
— Кого угодно, — она прошипела, подойдя вплотную. — Кого угодно заставлю сделать что угодно!
Она обернулась, махнула кому-то рукой — и два парня с девушкой запрыгнули на столик и принялись плясать там — разбрасывая в стороны тарелки и стаканы, под стройный смех и аплодисменты.
— Танцуй! — она взмахнула руками, и заиграла музыка. Музыка дешёвых забегаловок, под неё танцуют, когда напились в дым.
Нет, — злость вернулась ко мне и придала сил. Ники расхохоталась, хлопнула в ладоши и я вновь ощутил, что умираю. Но платка уже не было под рукой.
Брюс, парк «Иероглиф», 11 апреля 2010 года, 22:30
— Брюс, — София сидела рядом со мной на скамейке. — Брюс, уезжай. Пожалуйста, уезжай!
Я смутно помнил, что случилось со мной. Помнил, что земля — грязь и лужи — кружились перед глазами. Помню смех, кто-то стоял вокруг меня и хлопал в ладоши. Помню, что голова прекратила кружиться и я понял, что сижу в луже. В своём единственном приличном костюме. Я полез в карман брюк и не удивился, обнаружив там платок.
Мне казалось, что мня весь вечер избивали — не было почти никаких ушибов, кроме того удара по лицу, но болело всё, что есть у человека.