Последний час рыцарей
Шрифт:
Тревизано проговорил эти слова очень спокойно и деловито. Именно так Николо и воспринял их. Но будь даже тон адмирала более трагическим и воодушевленным, это не встревожило бы доктора. Как ни мало Николо Барбаро интересовался политикой, он все же был представителем аристократии. С ранних лет отец и дед учили его, что он обладает всеми необходимыми качествами, чтобы стоять в первых рядах правящего класса. А это, разумеется, требовало соблюдения определенных стандартов поведения.
В тот же вечер за ужином Николо рассказал старшему брату о том, что он отправляется в Константинополь на корабле Тревизано, но все, что он услышал в ответ, ограничилось «ясно». Его брат, заседавший в Сенате, несомненно, должен был понимать все, что
— Как следует осмотрись, когда будешь в Константинополе. Увидишь, во что превратилась некогда славная Восточная Римская империя — от нее остались одни руины. К тому же, когда посмотришь, как задирают нос тамошние генуэзцы, не пройдет и дня, как даже ты, образец спокойствия, возненавидишь Геную. Думаю, со стороны Венеции было очень мудро перенести нашу базу для торговли с Востоком в Александрию.
Беседа даже не коснулась жены и маленького ребенка Николо, которых тот оставлял дома. Само собой подразумевалось, что братья возьмут на себя заботы о них на время его отсутствия (или пожизненно, если в этом возникнет необходимость). Таковы были безусловные ценности венецианской знати. Сам Николо больше всего был озабочен составлением списка необходимых медицинских средств и выбором своего преемника для работы в больнице.
Два дня спустя, когда он пересекал подъемный мост у собора Сан-Марко по пути в Адмиралтейство, куда нес составленный им список, он наткнулся на толпу матросов, ожидавших своей очереди взойти на корабль. В Венеции это было частым зрелищем, и в иной день он бы прошел мимо. Но ему пришло в голову, что это может быть его собственный корабль, и Николо подошел к началу очереди.
Догадка оказалась верной — на судне он увидел Тревизано. Рядом с ним на палубе сидел писарь, заносивший имена матросов в большую книгу. В Венецианской республике капитаны ни на торговых, ни на военных судах не подбирали сами свою команду. Скорее, это матросы выбирали капитанов, на чьих кораблях они хотели служить. Поскольку имя капитана всегда было известно заранее, достаточно было написать его имя на доске объявлений, и это избавляло от необходимости присутствовать при наборе команды. Но тем не менее, как правило, капитан присутствовал, этого все ожидали. Быть может, это делалось, чтобы дать матросам возможность посмотреть в глаза человеку, которому они доверяли свои жизни, чем и усилить их решимость служить ему до конца.
Проходя мимо длинной очереди ожидающих матросов, Николо подумал про себя, что в этом вопросе он был полностью с ними солидарен. Тревизано был тем капитаном, которому можно верить безоговорочно.
Тана. Лето 1452 года
В порту Тана, расположенном в самой внутренней части Азовского моря, к северу от моря Черного, гавань была забита льдинами уже к концу осени. Поскольку купеческим судам приходилось покидать порт не позднее середины осени, лето становилось временем самых напряженных приготовлений. Из всех торговых портов венецианцев и других итальянцев Тана была самым северным и самым восточным. Дорога домой в Италию занимала больше времени, чем путь на север вверх по реке Дон до самой Москвы. И все же этот порт оказывался столь привлекательным для европейских торговцев, что они были готовы терпеть его долгие суровые зимы. Порт Тана стал важным источником рабов, мехов, соленой рыбы и пшеницы.
Высокий человек шагал по пирсу, переполненному людьми и товарами. Одного взгляда на его длинную черную одежду, развеваемую соленым бризом, оказалось достаточно, чтобы узнать в нем торговца из Европы. Это был Джакопо Тедальди, флорентийский купец. Его походка была
Последние десять лет Тедальди использовал Константинополь в качестве базы для торговли товарами с Черноморского побережья. Купец знал, что сама по себе постройка крепости — еще не повод для тревоги. На холмах, идущих вдоль тридцатикилометрового пролива Босфор, уже стояли две внушительные генуэзские цитадели. Но их построили лишь для наблюдений, а не для нападений на корабли, проходящие мимо. Турки же сооружали свой форт не где-нибудь, а на берегу пролива, в самой узкой его части. На самом деле у них уже была одна крепость, хотя и меньшего размера, расположенная на азиатской стороне.
Тедальди понял, что нельзя не согласиться с тем выводом, который сделал купец из Венеции, рассказавший ему эту новость:
— Они строят ее, чтобы заполучить контроль над Босфором. Несомненно, они собираются напасть на Константинополь!
Этому городу повезло с географическим положением — оно давало стратегическое преимущество его защитникам. Считалось, что Константинополь имеет самые неприступные укрепления во всем Средиземноморье. Даже тот, кто, подобно Тедальди, был прекрасно осведомлен о печальном положении дел в Византийской империи, с трудом мог поверить, в то, что ее столица сдастся легко. Однако не подлежало сомнению: даже если город будет успешно обороняться, торговля на Черном море окажется затруднительной.
Похоже, пришло время заканчивать свои дела здесь и возвращаться домой…
Его жена и ребенок остались во Флоренции, где сам он не был уже лет пять. Приняв решение, Тедальди повернулся кругом и пошел назад тем же путем, каким пришел. Он собирался вернуться в венецианский торговый дом и оплатить место на корабле для себя и для своего груза.
«До отправления осталось немало времени, быть может, мне удастся закупить еще пшеницы. Меха я увезу домой, в Европу, а пшеницу продам в Константинополе. Так я обернусь с большей выгодой, пока еще не стало поздно».
Когда Тедальди представил, какой будет жизнь, когда он в свои почти сорок пять лет навсегда осядет на земле, кривая улыбка показалась на его типично флорентийском лице, с которого, казалось, стесали всю лишнюю плоть.
Сербия. Лето 1452 года
Михайлович вышел из королевского дворца и глубоко вздохнул. Он глянул вверх, и его взгляд заполнило безоблачное летнее небо. У него была причина для волнения. Ему недавно исполнилось двадцать два года. Несмотря на свою юность, он только что был поставлен во главе кавалерийского отряда в полторы тысячи человек. «Ты поведешь этот полк в Азию», — приказал ему царь.
Сербия была одной из тех стран, которым не повезло иметь своим соседом Османскую империю, которая расширялась на Запад с пугающей скоростью, оставив нетронутым лишь Константинополь, словно он оказался никому не нужным пустырем. Несмотря на отчаянные усилия защитить свою страну, сербы потерпели сокрушительное поражение от рук турок, им едва удалось сохранить независимость, отдав одну из царевен в гарем султана Мурада год тому назад. Но Мара не родила ему наследников.
Действия нового султана сильно беспокоили короля, лишая его сна по ночам. Но хотя молодой султан хладнокровно избавился от всех прочих жен и наложниц покойного отца, он позволил Маре (и только ей) исполнить ее желание вернуться на родину. Это был совершенно неожиданный поступок для фанатичного мусульманина, он породил массу домыслов. В Сербии же люди считали, что молодой султан просто не мог не проникнуться уважением к добродетели и утонченному воспитанию Мары.