Последний часовой

Елисеева Ольга Игоревна

– Дядь, а дядь, а чегой-то вам тут надо? – Мальчишка лет пяти – видно, сын прачки, – подойдя к возку, вытер сопливый палец об оглоблю.

Не сказать, чтобы обитатели усадьбы боялись барина. Скорее они существовали здесь сами по себе. А он где-то там, в глубине дома, сам по себе. Не брошенный ими, но и не сующийся в их жизнь.

– Желаю видеть вашего хозяина, – заявил генерал, вылезая на землю. – Где управляющий?

Не вдруг явился управляющий. Окинул гостя подозрительным взглядом.

– Его сиятельство никого не принимает.

– А ну, бестия,

веди меня в дом. – Александр Христофорович взялся за эфес сабли. У него родилось подозрение, что лукавые холопы просто повязали своего безумного барина и держат взаперти, если не уморили голодом. – Не думаю, чтобы твой хозяин настолько позабылся и выгнал проезжего на ночь глядя.

Нехотя управляющий потащился к крыльцу, всем видом показывая, что происходящее лишено смысла.

– Его сиятельство граф Матвей Александрович уже пять лет не выходит к гостям.

Может, его и в живых-то нет?

Двери распахнулись, и Бенкендорф не без замирания сердца вступил в просторный вестибюль. Пол был давно не метен. На нем оставались грязные следы, которые никто и не думал вытирать. Лакеи не явились. Некому оказалось принять шинель и фуражку. Мерзость запустения царила кругом. Роскошный дворец ветшал и, вероятно, разворовывался по крохам.

– Вы что же, и печей не топите? – осведомился генерал.

– Зачем? – пожал плечами управляющий. – Здесь никто не живет. – И тут же с опаской добавил: – В графских комнатах, вестимо, топим.

– Вот и веди меня в графские комнаты.

– Не можно. Их сиятельство Матвей Александрович давно уж запретили нам входить. Записками свои распоряжения отдают. Где убрать, что постирать. Обедают одни. Мы все ставим и уходим. Они садятся. Вот, изволите видеть, последний приказ. – Управляющий вытащил из кармана мятую бумажку.

Бенкендорф не без подозрения взял ее в руки. «Кто в доме моем, видел я, на детей кричал? Звать их ко мне пировать, а кто ослушается, тому буду голову сечь».

– И что вы намерены делать?

– Ничего-с. К утру забудет-с.

– Эй, Архипыч, кто там? – раздался с лестницы громкий, прямо-таки рокочущий бас. Точно рык из львиного логова, он прокатился под сырыми сводами вестибюля и замер у оштукатуренной стены с фреской «Государыня Екатерина Великая въезжает в Дубровицы», как будто разбился об нее.

– Ваша милость, – заспешил управляющий, – тут прибыли их высокопревосходительство генерал-адъютант…

Бенкендорф подсказал свою фамилию.

– Покорнейше просят дозволения переночевать.

Вообще-то Александр Христофорович ничего не просил. Он требовал встречи с графом. Но при сложившихся обстоятельствах ему пришло в голову, что лучше посмотреть, как развернется дело.

Повисло гробовое молчание. Сверху, из графской берлоги, исходила какая-то гнетущая, ощутимая угроза. Точно зверь готовился к прыжку. Она текла через всю анфиладу комнат и изливалась на незваного гостя. Вдруг раздался тоненький, противный писк:

– Что же, что же, ведите его. Давно не виделись.

– Не своим голосом иногда говорит, – пояснил управляющий,

сжавшийся в комок, но продолжавший напряженно взирать на лестницу. – Ступайте. Прямо по всем комнатам. До кабинета.

Александр Христофорович понял, что провожатый боится. Он повел плечами, с которых так никто и не удосужился снять шинель, положил руку на эфес сабли и решительно зашагал по ступеням.

На втором этаже его встретил пустынный Гербовый зал, расписанный некогда самим владельцем. Изумительная по глубине перспективы фреска точно уводила внутрь стены: за портиком вытянутых двойных колонн открывался мощенный розоватыми плитками двор сказочного замка, с двух сторон окруженный готическими арками. Вдалеке островерхие ворота смотрели в голубое небо с белыми облаками, под которыми угадывался туманный пейзаж. Ничего общего с реальностью картина не имел. Она была плодом воображения владельца – вероятно, самым приятным и возвышенным.

На колоннах висели щиты в лентах. Попеременно то с гербом рода Мамоновых – потомков смоленских князей, то с зеленеющим Древом на золотом фоне и латинским девизом: «Devine si tu peux et choisis si tu I’oses»* . Бенкендорф вспомнил, что когда-то именно это изречение Матвей предлагал в качестве девиза «Ордена русских рыцарей». Нижняя ветка Древа казалась надломленной. Грустный намек на судьбу самого графа. Бедный паладин выпал из седла.

– Нравится моя мазня? – услышал Александр Христофорович у себя за спиной хриплый, невероятно низкий бас. Гость обернулся, но позади никого не было. Только длинная анфилада комнат с открытыми дверями. Она-то и усиливала звук.

Теперь, во всяком случае, было понятно, в какую сторону идти. Бенкендорф двинулся на голос, прошел изящную гостиную с ширмами, обитыми китайским шелком. На них райские птицы порхали над райским садом, где первый человек Адам Кадмон приносил поклонение к ногам Прекрасной Дамы.

Потом спальня с белым угловым камином.

– Матвей Александрович, мне не хотелось бы играть с вами в прятки.

Ни звука. Нетронутая кровать. Портрет маленького розовощекого мальчика. Матюша в детстве. А против него нежный образ – молодая императрица Елизавета Алексеевна, супруга покойного государя, кисти Виже-Лебрен. Руки сложены, голова слегка наклонена вперед. Ни регалий, ни горностаевого меха. Только мягкая, забирающая душу красота. Бенкендорф застыл перед ним, запоздало понимая – вот она, хозяйка волшебной страны с фрески в Гербовом зале. Королева Ордена рыцарей. Вечная, неземная страсть паладина-затворника.

Все в этом доме было зачарованно. Все за семью печатями. Срывать ли их?

– Входи, коли пришел.

На этот раз голос графа Матвея звучал обыкновенно. Да и странно было предположить в человеке нерослом, пусть и ловкого сложения, эдакий густой, утробный бас.

Хозяин стоял на пороге кабинета. Лицо его было бледным. Волосы всклокочены. Сказать по чести, гость не сразу бы его узнал, если бы не чаял застать одного. Кому тут еще быть?

– Боишься меня?

– Нет.

– А зря.