Последний де Бург
Шрифт:
— Возможно, хранилось в тамплиерской общине как реликт или трофей, — предположила Эмери, не обращая внимания на удивленного Гая.
Джеффри степенно кивнул:
— Очень возможно, учитывая, что со времени возвращения Роберта Бланшфора прошли годы. Кроме того, вероятно, промежуточные владельцы видели в этой статуэтке лишь кусок золота и не представляли ее истинной ценности.
В комнате снова наступила тишина. Все раздумывали над скрытым смыслом сказанного. Даже Эмери понимала, что такого талисмана жаждал бы не то что простой солдат, отправившийся на войну, от него
— Я думаю, одному человеку известна ее истинная ценность, — произнес Гай, понизив голос, будто кто-то мог их подслушать даже сквозь толстые стены Эйшила. — И он хочет ее вернуть.
Эмери лежала в постели с открытыми глазами, в голове вертелись сегодняшние открытия. Гай выдвинул несколько предложений, что делать с булавой Александра Великого. Сказал, что можно преподнести ее королю Эдварду или отдать тамплиерам, которые, рано или поздно, за ней все равно придут.
Джеффри мало говорил, больше смотрел на Эмери по-дебурговски проницательным взглядом. Казалось, он если и не предвидит будущее, то, во всяком случае, знает больше других. Эмери молчала. Она вспомнила разговор с отцом Фарамондом и подозревала, что булава не может принадлежать тамплиерам. И вообще никому в Англии.
Однако не представляла, как вернуть маленького бога Солнца его законному хозяину. В момент слабости она чуть не попросила лорда де Бурга помочь ей, но не могла переложить на него ответственность за булаву. У него жена и дети, которые едва ли захотят, чтобы он подвергался опасности из-за спорного куска золота.
Эмери вздохнула. Николас поклялся помочь Джерарду и неустанно помогал ей, но это задача не для де Бургов. Посылку прислали ей, и именно ей придется собрать всю свою храбрость и поступить правильно. Только бы получилось…
Она до такой степени погрузилась в пугающие мысли, что чуть не закричала от страха, когда в дверь негромко постучали. Но даже сарацину не под силу проникнуть в окруженный крепостной стеной дом и отыскать ее спальню. Ведь не под силу?
Страхи рассеялись, едва она услышала тихий голос Гая. Эмери выдохнула, испытывая облегчение, пока не осознала, что оруженосец не стал бы без серьезной причины будить ее среди ночи. Накинув халат, Эмери поспешила открыть дверь. Она почти не видела в темноте лица Гая, но, когда он заговорил, голос у него сорвался.
— Он зовет вас.
Она сразу последовала за оруженосцем. По дороге Гай сообщил, что состояние Николаса ухудшилось. Ни травяной отвар Эмери, ни средства Джеффри не могли унять лихорадку. Ей показалось, что все обратилось в холодный мрак. Надежды на окончательное выздоровление были преждевременны.
— Я думала, тот приступ будет последним, — сказала она.
Они остановились перед спальней Николаса. Гай мрачно посмотрел на нее:
— Он и мог быть последним.
От скрытого смысла у нее чуть не остановилось сердце, однако удалось переступить порог и войти в комнату. Эмери осознала, что в комнате больше
— Эмери? — Глубокий голос великого рыцаря стал хриплым, едва узнаваемым.
Эмери сразу выпрямилась и направилась в глубину комнаты.
Когда она остановилась у его постели, к ней уже частично вернулось самообладание.
— Я здесь, — произнесла она и взяла его большую руку в ладони. Рука была горячей, слишком горячей, но Эмери ее не выпустила.
— Они дают мне что-то, чтобы я спал, но я… должен сказать, — заплетающимся языком пробормотал он.
Ей хотелось просить его помолчать и поберечь силы, как просила отца перед смертью. Однако она чувствовала, что другой возможности может не представиться, и обратилась в слух, внутренне сжимаясь от мысли, что ему это стоило.
— Я был не прав… о нас, — прошептал Николас. — Надо использовать каждый день, каждую минуту и брать от жизни все… пока можем. Любовь драгоценна, нельзя ею разбрасываться. — Он поймал ее взгляд и сжал руку. — И тогда для нас не будет ничего невозможного.
Он длинно, прерывисто вздохнул и закрыл глаза. Эмери заморгала, сдерживая обжигающие слезы.
— Я тоже была не права, скрыла от тебя правду. — Горло сжали подступившие эмоции. Она откашлялась и заставила себя продолжать: — Когда мой отец слег, дядя убедил его передать все свое состояние и земли госпитальерам. Взамен они должны были позаботиться обо мне и брате. Таким образом, нередко обеспечивали маленьких детей и вдов, но я не хотела подобного для нас с Джерардом. А когда отец умер, и нас с братом приняли в командорстве, оказалось, мы должны принять сан. Моего брата это более чем устраивало, а вот меня нет.
Эмери заколебалась, но теперь уже не было смысла оттягивать неизбежное.
— Меня переполняло горе, а они настаивали, что я должна подчиниться предсмертному желанию отца. И я, в конце концов, приняла святые обеты.
Вот и все. Она раскрыла тайну, которую столько времени хранила сначала из желания защитить себя, а позже — чтобы защитить мужчину, чью руку она теперь держала в своих ладонях.
— Когда ты нашел меня, я жила одна, сама по себе. Я знаю, в некоторых командорствах дозволяется присутствие женщин, но настоятель в Клерквелле хотел отослать меня в Бакланд, в далекую женскую общину. — У нее сорвался голос. — Я отказалась, и тогда мы сошлись в некотором компромиссе.
Компромисс, который она нарушила своим самовольным уходом. Вот почему сейчас собиралась отправиться в Бакланд. Может быть, женщины отнесутся к ее проступку более снисходительно. Хотя все равно придется платить за это всю оставшуюся жизнь.
Эмери низко опустила голову.
— Принимая обеты, я не видела иного выхода. В моем маленьком мирке не было надежды на будущее. Я и представить себе не могла, что в мою жизнь войдет странствующий рыцарь и меня станут соблазнять уже невозможные вещи. Я захочу того, что никогда не смогу получить. — Эмери глубоко вздохнула. — Я не могла представить, что встречу… тебя. — Она подняла глаза на Николаса.