Последний день туготронов(сб)

Гнедина Татьяна Е.

— Это сделал Ненамагниченный шесть минут сорок две секунды назад, — рявкнул туготрон-ракета.

— Подать сюда Ненамагниченного! — приказал Хамиан-14.

Туготроны расступились, и Серёжа оказался перед Хамианом-14.

— Кто тебе составил начинку для головы? — спросил Хамиан-14 Серёжу.

— Никто, — гордо ответил Серёжа. «Пусть знают, что такое человек», — решил он.

— Приведи этого минитака Никто и скажи ему, что я тоже хочу развязывать узлы, — неожиданно заявил Хамиан.

Серёжа онемел от изумления. Конечно, туготроны не помнят человека. Они не знают многих

простых вещей, ведь им делают одинаковую начинку для головы маленькие простодушные минитаки. Но возможно ли, что всемогущие туготроны не умеют развязывать обыкновенные узлы, которые сами же завязывают? Тогда зачем же они их завязывают, если после этого мешки все равно выбрасывают в озеро? Неужели они так давно не видели людей, что перепутали все, чему их когда-то научили люди?

— Я вам сам покажу, как развязывают узлы, — предложил Серёжа.

— А что толку? — спросил Хамиан-14. — Мне нужна твоя программа. Без нее у меня ничего не получится. Не дашь программу — отвинчу тебе голову.

— Хорошо… Завтра я вам дам… программу, — еле слышно проговорил Серёжа.

— И мне! И мне! — затрещали другие туготроны.

— Молчать! Ишь чего захотели! Вот сейчас включу глушитель мыслей! — напустился на них Хамиан-14.

Автоматы притихли.

— А они тоже не умеют развязывать узлы? — спросил Серёжа.

— Факт! — ответил Хамиан-14, развеселившись. — У нас на Острове никто не знает, как это делается. Мы умеем только их завязывать.

— Пора выбрасывать мешки, — напомнил Автошлеп. — Мы с Автоскоком домолотили пшеницу. Готовы еще два мешка.

— Куда выбрасывать? Зачем? — удивился Серёжа.

— А он еще глупее Дуракона-45, — сказал Автошлеп. — Не знает простых программ.

— На этих полях всегда растет пшеница, — объяснил Хамиан-14. — Кто-то выдал ей такую программу — вот она и растет, хотя мы каждую весну пересыпаем всю землю ее же зерном.

— А ей все нипочем! — добавил Автошлеп.

— Вот так и повелось на нашем Острове. Каждую осень мы собираем колосья, молотим их, чтобы не было на Острове мусора, засыпаем муку в мешки, перевязываем веревкой, а потом, когда их набирается ровно тысяча, бросаем в воду.

— Дайте мне хоть немного муки, — сказал Серёжа с решимостью отчаяния. Он устал от голода и не мог больше терпеть.

— Что? — спросил Хамиан.

— Что? — прожужжал туготрон-ракета.

— Что? — прошипел туготрон с медной заплатой на животе.

— Трах! — раздался страшный удар, и над Серёжиной головой сверкнуло сразу несколько молний.

Это туготроны метнули в воздух электронные лучи. Одна из молний попала в мешок с мукой, и он вспыхнул.

— Горим! — закричал Автоскок и завыл пожарной сиреной.

Автошлеп отвинтил свою левую руку и, переделав ее в пожарный шланг, побежал к озеру. Мощная струя воды повалила мешок на землю и забила огонь. Накалившиеся от возбуждения туготроны замкнули Серёжу в свое кольцо.

— Он просит муки! — воскликнул Автошлеп и ударил себя щупальцем по медной заплате на животе.

— Он хочет того, чего никто не хочет! — зашипел Автоскок.

— Этакое нахальство! — тявкнул туготрон-ракета.

— А зачем тебе мука? — спросил

Хамиан-14 Серёжу ласковым голосом, которым обычно выведывал у туготронов их мысли.

— Я хочу есть, — ответил Серёжа, готовый повторять это тысячу раз.

— Есть? — спросили туготроны и замолчали.

Они искали в своей памяти это слово.

И вдруг Серёжа услышал, как железные чудовища сказали совсем тихо, будто вздохнули.

— Есть?.. Этого не бывает!

— Позвать сюда Стихошлепа, — скомандовал Хамиан-14. — Прекратить все занятия на Острове! Всем собраться здесь через сорок две секунды!

тихошлеп жил суетливой и беспокойной жизнью. Он сочинял стихи. Ежедневно ровно в две микросекунды десятого он уже хлопал переключателем и выбрасывал из уха карточки с первыми рифмами. Иногда он садился на свою правую ногу-раскладушку и создавал песню.

Собирайтесь, туготроны, троны, роны, оны, ны!

Поэту не хватало слов, и он их резал на кусочки. Но Стихошлеп не унывал и продолжал с бешеной скоростью фабриковать рифмы. В голову первого Стихошлепа когдато была заложена лекция с дневником настоящего и знаменитого поэта. С течением времени одичавшие туготроны перепутали все, что было вложено им в голову. Последний Стихошлеп забыл и имя и стихи поэта, но старался подражать всему, о чем говорилось в его дневнике.

«Началось со скуки и тоски…» — писал поэт — и Стихошлеп устраивал себе в начале дня пятиминутку тоски и скуки. «Гулял к вечеру. На небе крупные звезды», — записал поэт в дневнике — и Стихошлеп покидал свой ангар и топал под крупными звездами. Потом он смазывал гусеницы и подбирал рифмы к каким-нибудь словам, оканчивающимся, например, на «ква», «щи» и «ук». Однажды ранним утром он неожиданно составил строчку: «Вечер был. Сияли звезды».

Эта строка ему почему-то так понравилась, что он выпустил ее из уха в виде ста картонных карточек:

«11 0000 1111 0. 111 0000111 000».

В такой цифровой форме это краткое сочинение Стихошлепа распространилось по Острову. Иногда дневник казался ему сбивчивым, и туготрон сердился на поэта.

«Первое время я терялся в груде материала», — писал в дневнике поэт.

— А ты не теряйся! — бормотал Стихошлеп. — Не теряйся! Чего тебе теряться? И в каком материале ты потерялся? Ну в каком? — вопрошал он. — В железе? Асбесте? В пенопласте?

Но барабан в голове тихо поскрипывал, передвигая загадочные строки: «Читал историю философии».

— Тьфу, ты! — сердился Стихошлеп и с досадой захлопывал крышку своей головы.

«…Мне кажется, что я ничего не успею», — жаловался поэт — и это особенно смешило туготрона.

— Скажет тоже! — говорил он. — У нас быстродействие. Сто тысяч рифм в секунду! А он говорит «не успею».

Иногда Стихошлеп выключал проигрыватель с дневником и переходил на самообслуживание. Целыми днями он отстукивал длинные стихи со складными рифмами и громко смеялся.