Последний день жизни. Повесть о Эжене Варлене
Шрифт:
Непроизвольно Эжен ускорял таги, трость не помогала, а лишь мешала ему — не привык. Над этой частью города стояла тишина, влажная и по-весеннему прозрачная, напоенная ароматами цветущих деревьев, запах гари пожаров на высотах Батиньоля не перебивал их.
Когда Эжен вступил на узенькую крутую Лакруа, далеко внизу, на уцелевшей от бомбежки башне святого Якова пробило семь. Он удивился: до чего же мало времени прошло с той минуты, как он покинул мансарду Делакура, но насколько же оно, это время, оказалось вместительным, насколько емким! Будто вся жизнь, вдруг увиденная
— Варлен? Мосье Варлен?! — раздался сбоку неуверенный оклик.
Он стремительно и чуть растерянно оглянулся на голос. А, это хозяин крохотного кафе «Мухомор», седобородый Огюстен, бывший бочар, «выбившийся в люди», но так и не сумевший превратиться в мелкого собственника! Не один вечер прокоротали в заведении Огюстена Эжен и его друзья.
С тревогой поглядывая в оба конца улпцы, стоя на пороге «Мухомора», Огюстен махал обеими руками, звал Эжена к себе. Красные отсветы ядовито окрашенного жестяного гриба над головой Огюстена падали на лицо, придавая ему зловещий вид.
— Сюда! Сюда, Варлен!
Эжен подошел. Владелец кафе схватил его за руку и силой втащил в убогое заведение с четырьмя обшарпанными столиками, рябыми от давних пятен вина. Тут по всем стенам над столиками красовались аляповато раскрашенные, усыпанные белыми пятнышками мухоморы.
— Вы домой, Эжен? — громким шепотом спросил Огюстен, прикрывая дверь. — Туда нельзя! Я шестые сутки караулю вас!
— Жандармы?
— Они! Разнесли вдребезги все! Вышвырнули из окон во двор станки, мебель и книги. Изрубили шашками и сожгли.
— А Луи? Где Луи?
— Да не кричите вы! — перебил Опостен, выглядывая на улицу. — Город просыпается, вот-вот появятся люди! Не надо, чтобы знали, что вы здесь. Вы и не представляете, сколько в нашем Батиньоле развелось доносчиков и предателей. А за вашу голову, толкуют, обещана изрядная сумма, Эжен!
— Где Луи?! — не в состоянии сдерживаться, крикнул Эжен.
— Минутку, Эжен! — Огюстен обеими руками притянул голову Эжена к своему уху, — Вашего Луи еще в понедельник увела мадам Деньер. Он передал мне для вас записку. Тогда здесь еще было спокойно.
Внезаппо обессилевший Эжен тяжело опустился на ближний табурет.
— Записку, Огюстен!.. Где записка?..
Зайдя за оцинкованную, исцарапапную и избитую стойку, Огюстен принялся поднимать стоявшие на полках бутылки и шарить под ними.
— Да куда же я ее засунул, старый дурак! Тут нет, тут тоже… Ага, вот она! Читайте!
Дрожащими руками Эжен развернул мятый клочок бумаги, где косо и крупно, с брызгами чернил, было нацарапано:
«Брат! Самое важное я уношу к Клэр. Она пришла сама. Обязательно приходи к ней, я не знаю, что с ними делать. Буду тебя искать. Очень болит сердце».
Подписи под тремя неровными строчками не было, но, конечно, писал Луи. Перечитав, Эжен облегченно вздохнул. Значит, списки, протоколы, письма из Лондона, из Руана, Марселя. Крезо пока не попали
Значит, по вине Эжена ищейки Версаля не нападут на след его товарищей! Но будут ли документы в сохранности в доме Деньер?
И лишь сейчас он внезапно почувствовал странность, почти необъяснимость случившегося. Деньер? Клэр Деньер? Но при чем тут она? Неужели по собственной воле кинулась помогать в трудную минуту, неужели она, буржуазна до мозга костей, понимает что-то в борьбе, которую ведем мы? И не только понимает, но и сочувствует?
Огюстен с силой тряс Эжена за плечи:
— Варлен! Эжен Варлен! Идут! Опасно! Пройдемте сюда! Тут ваш друг! Да вставайте же, наконец!
Эжен с трудом встал, взял трость.
— Какой друг? — спросил, стараясь одолеть сумятицу охвативших его чувств.
— Жюль Андрие!
Эжен снова бессильно опустился на табурет.
— Постойте, Огюетен. Вы ее сами видели?.. Мадам Деньер?
— Ну конечно сам! Я поразился, Эжен! Она была белая как мел. И шла вместе с Луи. Я, как обычно, стоял на пороге, смотрел. Луи нес большую суму…
— А что в ней?
— Откуда мне знать? — рассердился бывший бочар. — Господи, Эжен, придет ли когда-нибудь на землю правда?
— Обязательно!
— А я во всем разуверился! Видно, господь отступился от нас!
— Стало быть, Огюетен, в бога-то верите?
— А в кого же верить, Эжен?! В Тьера и Галифе? Да будь они миллион раз прокляты! Но пойдемте, Эжен, в нашу заднюю, Андрие там. Ему нельзя появляться дома, тоже — член Коммуны! И пули на вас, Эжен, поди-ка, давно отлиты.
— Само собой!
Эжен привстал, глянул в окно и лишь сейчас заметил трехцветный флажок у двери в кафе.
— А вы предусмотрительны, Огюстен!
— Иначе не прожить в этом подлом и гнусном мире, Варлен. Если бы не это прикрытие, я не решился бы затащить вас сюда… Андрие и ночевал у меня, благо бывший квартальный надзиратель — дальний родственник моей жены. Теперь-то он снова станет властью… Наклоните голову и ныряйте в знакомую вам дыру!
Когда-то в чуланчике размещалась кладовка, но предприимчивый Огюстен поставил там два столика: посетителей за последние годы прибавилось. Как-никак владелец кафе — свой брат, бывший рабочий, и лишку не сдерет, и до получки плеснет в долг рюмку перно. Но обычно в полутемной комнатушке об одном узеньком окошке, выходившем на соседнюю кирпичную стену, собирались лишь свои, когда предстояло перекинуться десятком слов, не рискуя быть услышанным кем-то чужим. Прошлую ночь Андрие и проспал здесь: на полу в уголке — свернутый старенький тюфяк, одеяло и подушка.
Эжен не сразу разглядел в полутьме лицо давнего друга. Но тот вскочил с такой стремительностью и бросился к вошедшему, что чуть не сопл его с ног.
— Ты, Эжен?! А я слышу через дверь — что-то будто знакомое, а выглянуть боюсь: сиятельный владелец сего вамка не велит. Прямо изверг какой-то!
— Изверг, изверг! — с притворной обидой ворчал Огюстен, старательно вытирая салфеткой стол. — При такой гнусной жизни и драконом, и скорпионом станешь! Не сумели удержаться, дурачье чертово!