Последний дом на Никчемной улице
Шрифт:
Иногда мы действуем как великолепная команда, но порой воюем. Да, все именно так. По телевизору говорят, что всех, и тедов, и кошек, надо принимать такими, какие они есть. Но при этом устанавливать границы. Границы – это важно
Ну все, пока хватит, чувства очень утомляют.
Где-то далеко то ли звонит колокол, то ли зовет чей-то пронзительный голос, рывком вырывая меня из состояния дремы.
Я трясу головой, дабы стряхнуть с себя сон. Но шум не стихает. Может, где-то рядом тихонько поют? Мне это не по нутру. ИИИИиииИИИИ.
Подушечки
Первый объект моей ненависти называется матрешкой. Внутри у нее уменьшенная копия самой себя, а в той еще одна и так далее и тому подобное. Какой ужас. Они же узники. Я так и представляю, как они безмолвно кричат в темноте, не в состоянии ни сдвинуться с места, ни что-то сказать. У куклы широкое лицо, расплывшееся в тупой улыбке. Она, похоже, невероятно радуется, что заточила в себе собственных детей.
Кроме того, я ненавижу фотографию над камином. Родителей, поглядывающих из-за стекла. Мне все в ней ненавистно. Большая, серебряная рамка с витым узором из виноградных гроздьев, белок и цветов. Аляповато. Мордочки белочек выглядят оплывшими и почерневшими от жары. Будто кто-то облил живых существ расплавленным серебром и дал остыть. Но хуже всего фотография в рамке. На заднем плане – черная, стеклянная гладь озера. На песчаном берегу стоят два человека. Их лица – лишь дыры в никуда. Родители с Тедом обходились немилосердно. Подходя к снимку, я каждый раз ощущаю рывок их пустых, выхолощенных душ.
А вот музыкальная шкатулка мне нравится. Крохотная женщина тянется ввысь своей стройной фигуркой, будто хочет коснуться небес.
ИИИИИИииииииИИ. Нет, в колокольчик звонят не родители. Я поворачиваюсь к ним спинкой, задираю хвост и демонстрирую им зад.
Посреди гостиной на полу валяется розовый велосипед. Повисшие в воздухе колеса все еще едва заметно вращаются. Лорен. Маленький тед большого Теда. Или, может, она принадлежит другому теду, а он только за ней приглядывает? Я уже забыла. Ее запах держится на ковре и подлокотнике кресла, но вокруг тихо. Она, должно быть, уже ушла. Это хорошо. Нет чтобы поставить на место этот долбаный велосипед – да ни в жизнь. Блин. На самом деле мне не терпится сказать «О Господи», однако… э-э-э… Не хочу упоминать всуе Его имя.
Когда приходит Лорен, я укрываюсь в своем ящике. Там у меня есть пространство для мыслей. Всегда темно и хорошо. Бог наверняка не одобрит слов, которые я сейчас произнесу, но… маленькие теды просто ужасны. Поди узнай, что они отчебучат в следующую минуту. А у Лорен, ко всему прочему, еще и какие-то психологические проблемы; в деталях я не разбираюсь, но, видимо, из-за этого она такая грубая и шумная. Кошки очень восприимчивы к звукам. Мы видим ушами и носами. Ну и конечно же, глазами,
Мой ящик стоит на кухне у стены. Я прижимаюсь к холодной стенке ухом, но вой, думаю, доносится не оттуда. Тед опять навалил сверху всяких тяжестей, поэтому забраться внутрь я не могу. Неприятно. На белой доске рядом с холодильником Лорен накорябала неряшливые, пляшущие каракули. «Ла-ла-ла, – написала она. – Тед это Тед. А Оливия кошка». Какое ПРОНИЦАТЕЛЬНОЕ наблюдение. Так она далеко пойдет. Холодильник тихо урчит, из крана капает вода. Но у меня в ушах по-прежнему стоит звон, не имеющий ничего общего ни с тем ни с другим.
В жужжащей комнате все как положено. Шкафчики надежно заперты. За закрытой дверью я слышу мурлыканье машин. Мобильный телефон, ноутбук, принтер. Судя по этим звукам, они живые, и мне все кажется, что они вот-вот со мной заговорят, но они всегда молчат.
Этот тихий звук, напоминающий то ли звон, то ли резкий голос, все не стихает. От машин такого не бывает.
Я поднимаюсь наверх. Мне нравится взбираться по лестнице, от этого возникает ощущение какого-то улучшения. А еще мне нравится спать на ступеньке в аккурат посередине пролета. Тогда возникает чувство, будто я плыву. Ковровая дорожка на лестнице черная, и я с ней отлично сливаюсь. Порой о меня спотыкается Тед. Он слишком много пьет.
Пока я обхожу комнаты, звук, кажется, не стихает, но и не нарастает. Странно. Дверь на чердак я обхожу стороной, можно сказать, десятой дорогой. Гнусное местечко. Затем становлюсь на задние лапы и тяну вниз ручку двери в спальню, которая громко щелкает и распахивается. (Люблю двери. Просто обожаю.) На кровати Теда с полдюжины мотков скотча. Он покупает его ярдами. И я понятия не имею, как он его использует. Я облизываю ленту. На вкус твердая и липкая. В ушах продолжает тихо жужжать иииооиии. Я злобно рычу от нетерпения. Мне показалось или звук действительно как будто пустой, металлический, словно идет из трубы?
В ванной подпрыгиваю вверх проверить краны. Они не издают ни звука, лишь эхом отражаются от стен мои собственные попытки. Я лижу металл и обнюхиваю грязь по краям раковины. Мой Тед – не очень чистый тед. И его ванная совсем не похожа на те, что показывают по телевизору.
Шкафчик стоит нараспашку. На полках коричневыми рядами выстроились пузырьки. Я провожу по ним кончиком хвоста и слегка толкаю. Они с грохотом валятся на пол, из горлышек во все стороны брызгают таблетки. Розовые, белые, голубые. Тед никогда их толком не закрывает, потому как на них есть защитные колпачки, которые у него не получается открыть в пьяном виде. Таблетки вперемешку лежат на грязных плитах. Из них пара штук угодили в лужу, оставшуюся после утреннего душа. От них в воде уже расходится розовое облачко. Я бью лапой по бело-зеленой капсуле, которая стремительно скользит по полу.
ИИИииииии. Высокий звук. Это же послание, я его знаю, причем у меня такое ощущение, что оно адресовано лично мне. Но выяснять это уже некогда, потому как пришло ее время.
Мы с Тедом связаны одной веревочкой, я о нем забочусь, как и велел Господь. Но понимаете, у меня есть жизнь и помимо него. Есть свои интересы. Ну хорошо, хорошо, не интересы, а интерес, только один. Теперь настало время для нее, это очень волнительно и заманчиво.