Последний довод королей
Шрифт:
Он скривился от боли, пронзившей позвоночник, когда наклонился к ней.
— Каждое утро… я просыпаюсь живым… и испытываю разочарование. Если хочешь что-то услышать от меня, тебе самой придется ответить. Баш на баш, как говорится.
Она смотрела на него неотрывно, не мигая.
— Ты был в плену у гурков?
Глокта показал рукой на свое изуродованное тело.
— Это они оставили мне.
— Ха. Тогда мы оба кое-что потеряли по их вине. — Она уселась на пол, перекрестив ноги. — Спрашивай. Баш
— Хорошо. Как негостеприимный хозяин, позволю тебе спрашивать первой.
Она не улыбнулась.
«Она вообще, похоже, не склонна шутить».
— Зачем ты следишь за мной?
«Я могу солгать, но к чему? Однако я могу и проститься с жизнью, если скажу правду».
— Я слежу за Байязом. Вы, кажется, весьма дружны, но за Байязом сейчас трудно следить. Так что я слежу за тобой.
Она бросила на него сердитый взгляд.
— Он мне вовсе не друг. Он обещал мне месть, и все. Но не выполнил обещания.
— Жизнь полна разочарований.
— Жизнь соткана из разочарований. Задавай свой вопрос, калека.
«Когда она узнает все, что ей надо, не станет ли это поводом для нового купания, на этот раз последнего?»
Ее плоские желтые глаза не выражали ровным счетом ничего. Пустые, как у животного.
«Но есть ли у меня выбор? — Он облизнул кровь на губах и оперся спиной на стену. — У меня есть только шанс умереть немного поумневшим».
— Что такое Семя?
Ее лицо совсем помрачнело.
— Байяз говорил, что это оружие. Очень мощное. Такое, что способно сровнять Шаффу с землей. Он думал, что оно спрятано на краю мира, но ошибся. Не очень-то обрадовался этому.
Она замолчала и некоторое время сурово смотрела на него.
— А почему ты следишь за Байязом?
— Потому что он украл корону и отдал ее бесхребетному червяку.
Она усмехнулась.
— По крайней мере, в этом мы согласны.
— Некоторые члены правительства беспокоятся о том, в каком направлении он может повести нас. Очень беспокоятся.
Глокта облизнул окровавленный зуб.
— Куда он нас ведет?
— Мне он ничего не говорил. Я не доверяю ему, а он не доверяет мне.
— Тут мы тоже сходимся.
— Он собирался использовать Семя как оружие. Но он не нашел его, значит, он должен найти другое оружие. Мне кажется, что он втягивает вас в войну. Против Кхалюля и его едоков.
Глокта ощутил, как судорога сковала одну сторону его лица, веко задергалось.
«Не тело, а проклятый предательский студень!»
Ферро резко склонила голову набок.
— Ты их знаешь?
— Поверхностно. — «Ну, скажу, вреда от этого не будет». — Я поймал одного в Дагоске. Задал ему вопросы.
— Что он сказал?
— Он говорил о справедливости и правосудии. — «Две вещи, с которыми я никогда не сталкивался». — О войне и о жертвах. —
Женщина не шелохнулась.
— Он сказал, что их отец, пророк Кхалюль, ищет отмщения.
— Отмщение, — прошипела она, и ее руки сжались в кулаки. — Я им покажу отмщение!
— А что они тебе сделали?
— Они убили мой народ. — Она распрямила ноги. — Они сделали меня рабыней. — Ферро плавно поднялась на ноги и наклонилась над ним. — Они украли мою жизнь.
Глокта почувствовал, как у него задергался уголок рта.
— Еще одна вещь, в которой мы сходимся.
«Но я чувствую, что мое время на исходе».
Она протянула обе руки и схватила его за влажный камзол. Оторвала калеку от пола с пугающей силой, так что его спина скользнула по стене вверх.
«Тело нашли в ванне…»
Глокта почувствовал, что ноздри его раздуваются, воздух со свистом проходит через окровавленный нос, сердце колотится в предчувствии неизбежного.
«Без сомнения, мое разрушенное тело будет сопротивляться, насколько оно способно. Неизбежная реакция на недостаток воздуха. Необоримый инстинкт дыхания. Я буду метаться и извиваться, как Тулкис, гуркский посол, бился в судорогах и извивался, когда его повесили, да еще вдобавок вспороли живот».
Он постарался, чтобы его изуродованное тело стояло на ногах почти прямо, насколько возможно.
«Когда-то я был горд, хотя все это осталось далеко позади. Вряд ли полковник Глокта рассчитывал на такой конец — быть утопленным в ванне женщиной в грязной мужской рубашке. Неужели меня найдут перевесившимся через край ванны, голой задницей вверх? Впрочем, какое это имеет значение. Важно не как ты умер, а как ты жил».
Ферро отпустила его воротник и разгладила спереди.
«А чем, собственно, была моя жизнь в последние годы? Что я имел, о чем искренне жалею? Лестницы? Суп? Боль? Лежать в темноте ночью и предаваться мучительным воспоминаниям? Просыпаться утром от вони собственного дерьма? Или я могу пожалеть о чаепитии с Арди Вест? Возможно, немного. Но стоит ли жалеть о чаепитии с архилектором? Я всегда спрашивал себя, почему не сделал этого сам много лет назад».
Он смотрел в глаза своей убийцы, жесткие и яркие, как желтое стекло, и улыбался. С искренним облегчением.
— Я готов.
— К чему?
Она что-то сунула в его безвольно опущенную руку. Рукоятка трости.
— Если у тебя дела с Байязом, меня в это не путай. В следующий раз я не буду такой вежливой.
Она медленно двинулась к выходу — светлый силуэт на фоне темной стены. Потом свернула, и звук ее удаляющихся шагов затих в коридоре. Кроме мягкого капания воды, стекавшей с камзола Глокты, не слышалось ни звука.