Последний еврей Багдада
Шрифт:
Какое–то время незнакомец разглядывал добычу, а затем передал юноше объемистый сверток. Тот взял его и направился в сторону Дэвида. Репортеру показалось, что лицо юного араба приняло брезгливое выражение.
Когда расстояние между молодыми людьми сократилось до семи–восьми шагов, на месте, где в тот момент находился юноша, вспыхнул огненный шар. Обжигающая волна швырнула журналиста на асфальт. На минуту, может быть больше, он ослеп и оглох, а первое, что увидел, когда зрение понемногу стало возвращаться, был лежащий неподалеку круглый, вываленный в пыли
Первым желанием репортера было броситься к машине и схватить убийцу. Он попытался вскочить, но тут же был вынужден опуститься обратно. Голова кружилась так, что, казалось, земля ежесекундно взмывает к небесам и возвращается назад. Сквозь рассеивающуюся пелену дыма Дэвид увидел, как пикап медленно двинулся вперед. Человек на пассажирском сиденье держал в руке рацию и что–то коротко диктовал в нее по–арабски.
От кучковавшейся возле музейной арки группы людей отделились четверо и быстро зашагали к Дэвиду. Намерения их стали очевидны, когда идущий впереди выхватил нож. Репортер заставил себя встать на ноги и, пошатываясь, сделал несколько шагов. Позади взревел мотор, и заскрипели тормоза. Этот звук он уже слышал, причем, совсем недавно — буквально несколько минут назад. Так мог водить автомобиль только Фарух.
– Прыгай скорее, – закричал помощник в распахнутую перед репортером дверь.
Уговаривать Дэвида не пришлось. Он нырнул на сидение и попытался захлопнуть дверцу. Задняя скорость все не включалась. Четверка преследователей перешла на бег. Вот они уже совсем рядом. Первый из них левой рукой вцепился в рукав рубашки журналиста, а правую, с блеснувшим лезвием, занес для удара. Машина, наконец, тронулась. Клинок пронесся в нескольких сантиметрах от щеки Дэвида и рассек кожаный ремешок, на котором висела фотокамера. Редакционный аппарат, стоивший уйму денег, выскользнул наружу и с треском разлетелся на части. Автомобиль рванул назад, развернулся и понесся по переулку.
– Ты же собирался уехать, – выдохнул Дэвид, откинувшись на сидении.
– Подумал, что если тебя прирежут, то где я по нынешним временам найду другую работу, – ответил Фарух.
Смотрел он при этом не на репортера, а в зеркало заднего вида. В глазах его была тревога.
– Я услышал взрыв, – произнес помощник, – что это было?
– Парень один – совсем молодой – его взорвали, и я видел того, кто это сделал.
– Получается, им не твоя фотокамера приглянулась, а ты сам. Я бы на твоем месте впредь поглядывал по сторонам на улице.
– Едем в гостиницу. И срочно выясни мне имя погибшего.
Глава II. Отель "Палестина"
Ни опиум, ни хмель соперничать с тобой
Не смеют, демон мой; ты – край обетованный,
Где горестных моих желаний караваны
К колодцам глаз твоих идут на водопой.
"Sed non satiata", Шарль Бодлер,
пер.
На месте одного из балконов 15 этажа отеля «Палестина» зияла огромная брешь. Из развороченной стены свисали куски арматуры. В холле на первом этаже раздавались возмущенные возгласы постояльцев — в большинстве своем таких же журналистов, как и Дэвид. Из разговоров стало понятно, что по гостинице стреляли из танка. Два человека – оператор и репортер — погибли, еще трое были ранены. Всех их уже увезли, а пожар потушили своими силами. С чего вдруг стоящий на мосту через Тигр «Абрамс» произвел выстрел, никто объяснить не мог.
Гостиничной охраны нигде не было.
– Как сбежали командиры, так эти оборванцы тоже побросали свои посты и просто растворились, – пожаловался портье на дезертиров.
Он с опаской поглядывал на испачканный кровью рукав Дэвида.
– А крестоносцы не объявлялись? – спросил журналист.
Еще в Лондоне перед поездкой в Багдад он решил для себя, что будет строго следовать главному журналистскому принципу — соблюдать нейтралитет по отношению к обеим воюющим сторонам. Но ярость из–за бессмысленной гибели коллег здесь, в отеле, о котором всем было известно, что он населен представителями прессы, требовала выхода.
Худой и высокий араб с бегающими глазами метафоры не понял. Он пожал мосластыми плечами и развел в стороны похожие на жерди руки.
– Американцы не появлялись, спрашиваю? – пояснил Дэвид.
– Ах, эти, – протяжно произнес служащий, – проезжали мимо несколько «Хаммеров», покрутились на набережной и помчались дальше.
– Старина, – вкрадчиво произнес журналист, наклонившись над стойкой, – у меня к тебе дело, не терпящее отлагательств. Мне нужен телефон.
– Вы можете позвонить из номера или вот, – портье поставил перед Дэвидом телефонный аппарат.
– Нет, ты опять меня не понял. Мне нужен мой спутниковый телефон, тот, что ваш главный по прессе забрал у меня еще в аэропорту. Я видел, как он уносил его вон в ту каморку.
Дэвид указал на дверь позади портье.
По правилам аккредитации, введенным еще задолго до войны, у всех журналистов при въезде в страну отбирали сотовые и спутниковые аппараты. То ли местные контрразведчики параноидально боялись шпионов, то ли просто хотели знать обо всем, что представители иностранной прессы отправляют в свои редакции. При выезде телефоны возвращали.
В «Палестине» был оборудован неплохой пресс–центр, но все журналисты знали, что линии прослушиваются, а электронная почта читается. Некоторые, надиктовав в редакцию текст очередного репортажа, в конце в шутку передавали привет «дежурному офицеру». А один колумнист из известного немецкого еженедельника, с которым Дэвид познакомился недавно, рассказал, что даже специально дублирует отсылаемые по почте тексты на арабский язык, чтобы местные «Джеймсы бонды» не тратили время на их перевод. Коллега уверял, что так электронные письма доходят намного быстрее.