Последний фаворит (Екатерина и Зубов)

Жданов Лев Львович

– Да, вы правы… Еще надо добавить, что одна неприятельская армия маневрирует в сорока верстах от столицы, что ее флот можно видеть с башен моих приморских дворцов, что… Впрочем, постойте. Я увлекла вас не для того, чтобы выслушивать ваши изящные похвалы и самой гордиться величием моей страны. Примите раньше благодарность от русской государыни за доверие, оказанное Екатерине Второй. Вы говорили с принцем? Он передал вам?

– Передал… Но не сказал ни слова, как я ни старался…

– Узнаю моего рыцаря без страха и упрека. Это он мне дал слово и потому вам ни слова! Ха-ха-ха… Я хотела сама иметь удовольствие поблагодарить вас и подтвердить, что мое расположение останется к

вам неизменным… вопреки многим… и, надо сознаться, сильным искушениям, которым я подвергалась и подвергаюсь со всех сторон… Чтобы доказать это на деле, перехожу к делам… И весьма немаловажным, имейте в виду, мой милый шевалье… Прежде всего о том, что нам, мне особенно, ближе всего. О себе и о России.

– Я – весь внимание, государыня…

– Как бы это вам сказать?.. По виду, с наружной стороны они, англичанин и пруссак, в своих донесениях оба правы… Но они – дураки. Война нам тяжела… войск не хватает… начальники бездарны или вороваты. А то и никаких нет, хоть сама надевай генеральские штаны… Провиант подвозить трудно, да порой и нечего… Денег мало… Оброки тяжелы… народ стонет… ропщет порой… и не без серьезного основания. Теперь плохо. Грозит быть еще горше. Особливо, если пруссаки выполнят угрозу, вцепятся с запада, впустят нам зубы в самое горло, как делает то швед, на загривке, как турок хватает за далекий зад… О пасквилях и враках, кои против меня распускаются, даже и при версальском дворе… о том не стану говорить. Ни помочь, ни помешать делу это не может… Царства это мало касается… Отвечать в том я буду истории, а не моим союзникам и врагам… Вот, значит, о делах… На первую турецкую войну ушло у нас почти полсотни миллионов рублей. Теперь надо столько же, если не больше. Без денег нет войны… Без войны нет силы!.. А мы сильны, что бы там ни говорили… И будем еще сильнее… Да хотя бы вот почему…

– Доказательств не надо, государыня… Я их слышу. Я их вижу перед собой… Самое главное, по крайней мере…

– Я говорю сейчас серьезно, Сегюр… Они не знают моей земли, не знают моего народа… его веры в свои силы, веры в меня, в каждого, кто займет мое место, кто будет по доброй совести исполнять свою обязанность, честно станет править свое ремесло. И великому народу в обширном краю не страшны никакие жертвы. Мы решили брать по пять рекрутов с тысячи. И рекруты есть. Мы можем их взять и десять с тысячи… Они явятся под знамена. Что бы сказали у вас на такую вербовку?

– Долой правительство и к черту короля!..

– Вот-вот то-то и есть… Нет денег, я выпускаю ассигнации и получаю за них все, что мне надо… Если захочу просто писать свое имя на кусочках кожи, на холсте – и за них мне принесут всего… Никакие жертвы не страшны, не тяжелы моему народу, пока он верит, что это для его блага, для блага земли… А они, эти честные, наивные дети мои, они верят этому…

– И не обманутся, государыня…

– Бог ведает, дающий успех и посылающий горе государям, народам и каждому нищему на земле. Я – не ханжа… Но есть Нечто, во что я глубоко верю… Вот вам первая моя сила… Вторая, то…

– Что вы сознаете ее… и этим заражаете и окружающих… и целый мир, государыня…

– Пожалуй, и так, Сегюр. Это умно… очень умно. Такую «заразу» я рада всегда распространять… А вот та, которую несет бурей от вашей стороны, от Парижа особливо… Такая мне очень не по душе… В ней кроется опасность и для моего трона. Как в святой книге, народ мой счастлив, пока не познал добра и зла… Придет пора, он сможет все знать, на все дерзать. Но пока далеко к тому не время… Я много думала о том, что творится у вас, Сегюр, на родине… Там очень плохо, Сегюр. Это мне особенно неприятно и за вашу королеву… и за короля… и за самое меня…

Теперь-то помощь Франции была бы мне нужна… Скажите, как думаете, поможет ли мне ваш двор войсками и другим, если этот мальчишка, король прусский, как обещал Швеции и полякам, объявит нам войну?..

– Я об этом не вел переговоров с моим повелителем, ни с министрами, но как частный человек думаю…

– Не продолжайте. Я не хотела поставить вас в затруднительное положение… Сама вижу, что вашему двору теперь не до военных авантюр… Третье сословие требует слишком много… Предстоит целая буря… У руля там стоят люди не слишком решительные и смелые… Беспечные даже, могу сказать. Ничего не приготовлено… Нет ярких решений… Знаете, порою мне сдается, ваш трон похож на тяжкую колесницу с надломленной осью, уносимую конями, которые закусили удила…

– Образное сравнение, ваше величество… но более подходящее к сарматским и скифским нравам, чем к вашему веселому народу, к галлам, государыня.

– Не обижайтесь, Сегюр. Я вам верю, люблю вас, потому, может быть, не очень выбираю образы и слова… Но как назвать иначе, если в короткое время у вас двадцать раз меняли министров и всю систему управления… У вас, где жизнь давно идет твердой колеей…

– В чужих делах так трудно разбираться, государыня… Вы только что прекрасно доказывали это, разбирая нападки на Россию…

– Да я не нападаю на Францию. Это – чудесная страна. Ее постигло несчастье. Безумие, зараза, как вы недавно сказали сами… А средство для лечения такое простое… Я успевала с ним даже тут, в моей еще полупросвещенной, полудикой стране… Среди стольких бурь, бушевавших вокруг меня… После стольких гроз, которых отголоски еще встретили мое воцарение в стране… Я чужой явилась… не правнучка Мономахов и святых князей, как ваш король, потомок древнейшей родной династии…

– Но тогда я спрошу… Конечно, не в подробностях… Это я видел… Чем успели вы, государыня, добиться таких волшебных результатов?..

– Чем?.. Чем, хотите знать? – помолчав, подумав, переспросила Екатерина. – Да в двух словах могу вам передать… Пока я была великой княгиней, видела, что творится вокруг, я поняла самое главное, как не надо управлять. О, нет сомнения: две недели власти, как ею пользовалась дочь Великого Петра… как она царила десятки лет… И меня бы постигла участь моего покойного повелителя и супруга… Как постигла она его… за тот же грех… А если подумать о годах императрицы Анны? Ужас! Вспомнить страшно. Она, нет, вернее, министр ее, этот зверь Бирон, казнил и сослал ни за что больше семидесяти тысяч людей… Могу поклясться: по доброй воле не делала и не сделаю этого в России. Вот, значит, первое, что приняла я за правило… Там остается немного… Как жить, как вести свое маленькое хозяйство…

– В шестнадцати тысячах квадратных верст, государыня…

– Да-да. Я как-то уж говорила вам… То, что передумано мною за долгие годы, пока я была почти узницей, в качестве великой княгини, дало мне материала и работы на добрых десять – пятнадцать лет после воцарения… А там явился навык, дальше колесница идет своей тяжестью, спускаясь с уклона по горе… Моя же дорога такова: наметила я себе план управления и поведения в делах, от которого не уклоняюсь никогда. Воля моя, раз высказанная, остается неизменной. И лишь стараюсь высказать ее возможно менее поспешно… У нас здесь все постоянно. Каждый день походит на те, что предшествовали ему. Меняются с годами и обстоятельствами люди, но не дела, не ход политики. А как все знают, на что могут рассчитывать, то никто и не беспокоится. Даю я кому-либо место, он может увериться, что сохранит его за собой, если только не совершит преступления. Это дает всему твердость.