Последний Герой. Том 3
Шрифт:
— Твою мать! — в ярости я ударил кулаком по столу, так что старый телевизор, хоть и огромный и тяжелый, жалобно закачался.
Кобра молча села на стул рядом, прикусила губу и смотрела на экран потерянно.
Я выругался ещё раз и начал перематывать кассету туда-сюда, с силой тыкая кнопки на панели. Экран снова наполнился мельтешащими полосами, прыгающими, будто затертыми кадрами без смысла и содержания. Плёнка шуршала, свистела, ускорялась, замедлялась, но всё было тщетно.
— Макс… Ты что, вообще умеешь этой штукой пользоваться? — вдруг осторожно спросила Оксана,
— На ютубе подсмотрел как-то, — буркнул я и снова вдавил кнопку перемотки.
Но легче от этого никому не стало. Мы оба понимали, что сейчас смотрим в пустоту, в бессмысленное мелькание, что наша надежда на «Кащееву смерть» только что рассыпалась. Улетучилась.
Мы смотрели на экран. Кассету перемотали до конца и обратно, но там была одни полосы и помехи. Ничего не осталось. Сдохла. Просто кусок старой пластмассы и бесполезной плёнки.
— Может, как-то восстановить можно? — спросил я, хотя и сам понимал, что чудес не бывает.
Кобра печально покачала головой на мерцающий экран:
— Нет, Макс. Если её вовремя не оцифровали, теперь уже ничего не сделаешь. Магнитный слой давно размагнитился и разрушился, так что шансов восстановить запись просто нет. Это не цифровая флешка и не диск, где данные можно восстановить.
Я зло стиснул зубы… Потом вдруг встрепенулся, меня осенило:
— Пусть так! Но это же не единственная копия! Оригинал-то есть у заказчика. Кто-то же послал Егорова тогда на съёмку. Найдём его — и найдём оцифрованную версию. Наверняка он сохранил, не просто так же все затеял.
Кобра помолчала тяжело и задумчиво, потом внезапно произнесла:
— А вдруг… вдруг это сам Вальков и был? Может, он и отправил Егорова снимать?
Я уставился на неё с удивлением:
— Да ну… Зачем ему-то?
— Ну… не знаю, — замялась она, понимая, что всё это звучит на первый взгляд нелепо. — Егоров говорил, что заказчик очень крупный был, весомый. Может, Вальков снимал себе что-то вроде охотничьего трофея? Знаешь, как рога или клыки забирают. Видео, чтобы помнить — кого завалил, как доказательство силы.
Она выдавала эти пояснения упрямо, с настойчивостью, но я только помотал головой.
— Дикость какая-то, Оксана… Хотя, знаешь, после всего, что я видел, уже ничему не удивлюсь. Но верится слабо. Кто-то ведь сдал меня… — я тут же поправился, — в смысле, кто-то сдал Лютого. Крыса была в отделе, не мог он просто так попасться Валету на стрелке. Кто-то слил его, причём из своих.
Она пристально посмотрела на меня, чуть нахмурилась, но ничего не сказала.
— Ладно, — продолжил я мрачно, — сейчас важнее другое. Валет. Засадить его по закону у нас уже не выходит. Значит, придётся действовать по-другому. Его просто нужно убрать.
Оксана резко вскинула голову, внимательно посмотрела на меня:
— Ты хочешь его убить? Но это же… противозаконно, Макс.
— Ну да, противозаконно, — спокойно подтвердил я, чувствуя тяжесть своих слов для Оксаны. — А у нас выбор есть? Ты со мной или нет?
Она секунду помолчала, потом решительно и твёрдо произнесла, словно не
— Ты ещё спрашиваешь? Конечно, с тобой. Эта гадина убила Лютого… И моего… моего отца.
Вальков сидел за столом в своём кабинете, чуть сгорбившись, чернее тучи. Несколько минут назад звонил Киреев, тот самый хирург, кто вытаскивал Савченко с того света, и голосом раболепного робота доложил: пациент, мол, пришёл в сознание, но никого не узнаёт.
Новость была отвратительной. Валет никогда не был сентиментален. Навещать Дирижёра в больнице он не собирался и раньше — а уж теперь и подавно. Он не испытывал к нему ни дружеской привязанности, ни особой теплоты, но дорожил им как незаменимым человеком. Такой профессионал, такой зверь — и вдруг всё коту под хвост. Без Дирижёра он лишался серьёзной защиты и опоры.
И это злило его, раздражало и выводило из себя.
В дверь осторожно постучали. На пороге появилась миловидная секретарша Жанна, но тут же неуверенно замерла, хлопая нарощенными ресницами:
— Герман Сильвестрович, тут к вам пришли, но они… не назвались. Хотя охрана их почему-то пропустила…
Вальков усмехнулся, удовлетворённо потирая ладони, глаза его оживились:
— Пускай, Жанночка. Это ко мне, я их жду.
Жанна растерянно заморгала, не двигаясь с места. Такое происходило впервые: кто-то пришёл к шефу, прошёл мимо охраны, не назвался и спокойно требует встречи.
— Ну, что стоишь, курица? — рявкнул Вальков, раздражённо хлопнув рукой по столу. — Пускай их быстро! Это я велел их пропустить!
Секретарша поджала пухлые губы, обиженно мотнула головой и выскочила из кабинета, громко цокая каблучками по паркету.
Через секунду дверь распахнулась шире, и в кабинет вошли двое.
Совершенно разные, словно специально подобранные друг к другу на контрасте.
Первый, Тарас — крепкий, плотно сбитый мужик лет сорока, двигался легко, пружинисто. Лицо обычное, серое, затеряется в любой толпе. Только глаза выделялись — цепкие, внимательные, с постоянной лёгкой насмешкой, будто он всегда знает чуть больше остальных. Одет просто, но с явным вкусом к милитари: серая тактическая куртка с кучей карманов, тёмно-оливковые брюки армейского покроя, ботинки на усиленной рифлёной подошве. Цвета приглушённые, детали продуманы, ничего лишнего. Волосы коротко подстрижены, лицо гладко выбрито. Держался уверенно, спокойно, будто всё происходящее — рутина, слегка его развлекающая. Было понятно, кто в паре главный.
Второй, Виктор, напротив, напоминал хищную птицу — высокий, тощий, с угловатой фигурой и сутулыми плечами. Узкое, вытянутое лицо, тонкие плотно сжатые губы. Волосы тёмные, цвета отработанного машинного масла, с заметной проседью на висках. Глаза холодные, пустые, будто эмоции там давно умерли. Одет подчёркнуто строго — чёрная рубашка, чёрные брюки, идеально начищенные чёрные же туфли. Будто только что из похоронного бюро. Виктор не произносил ни слова, лишь слегка кивнул Валькову, будто сделал большое одолжение. Молчаливый, мрачный, отстранённый — этакий человек-функция, без лишних эмоций и разговоров.