Последний герой
Шрифт:
— Этого добра мы навалом знаем, — сказал Малыш Вилли.
— В основном, они все про нас, — добавил Коэн.
Мысли менестреля были примерно такими: Эти люди рубины психи. Они рубины точно укокошат меня. Рубины. Они волокли меня рубины всю рубины рубины.
Они хотят дать мне мешок рубиновых рубинов.
— Я думаю, что мог бы расширить свой репертуар, — пробормотал он. Взглянув на их лица, он понял, что надо сменить словарь. — Ладно, я сделаю это, — произнес он. Но крохотная частичка честности все-таки выжила даже в блеске драгоценных камней. — Я не величайший
— Будешь, после того, как напишешь эту сагу, — сказал Коэн, развязывая его веревки.
— Ну… надеюсь, вам все понравится…
Коэн снова усмехнулся.
— Не надо, чтобы она нравилась нам. Мы не будем ее слушать, — сказал он.
— Что? Но вы же сказали, что хотите, чтобы я написал вам сагу…
— Ага, точно. Но это будет сага о том, как мы умрем.
Следующим утром от Анк-Морпорка отплыла небольшая флотилия. Все случилось довольно быстро. Перспектива конца света, конечно, не заставила людские умы чрезмерно перенапрячься, потому что эту огромную и всеобъемлющую опасность человеку сложно себе представить. Но патриций вел себя с людьми более жестко, чем обычно, а эту узконаправленную и очень личную опасность человек мог представить себе без проблем и сделать соответствующие выводы.
Между суденышками барахталась баржа, на которой нечто огромное, накрытое парусиной, начинало приобретать четкие формы. Лорд Ветинари, уезжавший лишь единожды, уныло созерцал многочисленные связки материи, которыми была уставлена палуба.
— Это обойдется нам в кругленькую сумму, — сказал он Леонарду, который разворачивал мольберт. — Я надеюсь лишь, что есть, ради чего это делается.
— Возможно, для продолжения рода, — произнес Леонард, заканчивая сложный рисунок и протягивая его подмастерью.
— Очевидно, что да.
— Нам еще столько предстоит познать, — сказал Леонард, — что я уверен, что это принесет огромную пользу последующим поколениям. К примеру, выживший с Марии Песто докладывал, что вещи плавали в воздухе так, как будто они были очень легкими, так что я придумал это.
Он нагнулся, и поднял то, что показалось лорду Ветинари обычной кухонной утварью.
— Это сковородка, которая ко всему присасывается, — гордо сказал он. — Я позаимствовал идею у ворсянок, которые…
— И что, это может пригодиться? — спросил лорд Ветинари.
— О, конечно. Нам же надо будет приготовлять еду так, чтобы раскаленный жир не плавал вокруг. Это все мелкие детали, мой лорд. Я еще изобрел перо, которое пишет вверх ногами.
— О. Разве нельзя просто переложить лист бумаги?
Снег пересекали следы полозьев.
— Чертовски холодно, — сказал Калеб.
— Года дают знать, да? — сказал Малыш Вилли.
— Тебе столько лет, на сколько ты себя чувствуешь, я всегда так говорю.
— Чиво?
— ТЕБЕ СТОЛЬКО ЛЕТ, НА СКОЛЬКО ТЫ СЕБЯ ОЩУЩАЕШЬ, ХЭМИШ!
— Чиво? Чиво ощущаешь?
— Я никогда не думал, что стану стариком, — сказал Малыш Вилли. — То есть не то чтобы я старик. Просто беспокоишься, далеко ли следующая уборная.
— А
— Почему веселые? — спросил Калеб.
— Радуются, что они — не ты, наверное.
Острые, твердые кристаллики снега, сдутые с горных вершин, свистели в воздухе. Отдавая дань профессии, Орда носила лишь тонкие кожаные набедренные повязки да кольчужки из цепей с кусочками меха. Отдавая дань своему почтенному возрасту и всецело исключая комментарии на эту тему между собой, это все было одето на шерстяные комбинации и необычные эластичные приспособления. Они боролись со временем так же, как боролись со всем в своей жизни, обвиняя в чем-нибудь и пытаясь убить.
Перед их группкой Коэн поучал менестреля.
— Сперва опиши, как ты ощущаешь сагу, — сказал он. — Как твоя кровь ускоряет бег, когда ты поешь ее, и ты с трудом держишь себя в руках… ты должен дать им понять, что это — величайшая сага… сечешь?
— Да, да… думаю, да… а потом я говорю, кто вы такие… — говорил менестрель, неистово записывая.
— Не, потом ты говоришь про погоду.
— Типа «Был ясный день»?
— Не, не, не! Это же сага. То есть тебе надо, чтобы предложения строились неправильно.
— То есть типа «День ясный был»?
— Да! Точно! Я знал, ты умный!
— Умный ты, то есть! — сказал менестрель, до того, как остановился.
Повисло мгновение неопределенности, в которое сердце замерло, а затем Коэн ухмыльнулся и шлепнул его по спине. Это было похоже, как будто тебя стукнули лопатой.
— Вот это стиль! Так, что еще…? А, да… в сагах никто не говорит, там все молвят.
— Молвят?
— Типа «Ап молвил Ульфу Морскому Бродяге», ясно? И… и… и там люди всегда кто-то. Типа, ну вот я Коэн Варвар, да? Но я могу быть Коэн Самоуверенный Храбрец или Коэн Убийца Многих или что-то типа.
— Эм… а зачем вам это все надо? — спросил менестрель. — Я собираюсь вставить это туда. Вы хотите вернуть огонь богам?
— Точно. С процентами.
— Но… зачем?
— Ну, мы увидели, что почти все старые друзья уже умерли, — ответил Калеб.
— Точно, — сказал Малыш Вилли. — И мы никогда не видели, чтобы большие тетки на летающих лошадях забирали их в Залы Героев.
— Старый Винсент, когда он умирал, он был одним из нас, — сказал Малыш Вилли, — так где тогда был Инеистый Мост, по которому он мог пройти прямо на Пир Богов, а? Нет, они сделали его, они заставили его валяться в мягких кроватях и нанять специального человека, который жевал бы за него. Они почти всех нас сделали.
— Ха! Молочные коктейли! — выплюнул Маздам.
— Чиво? — спросил Хэмиш, просыпаясь.
— ОН СПРОСИЛ, ЗАЧЕМ МЫ ВОЗВРАЩАЕМ БОГАМ ОГОНЬ, ХЭМИШ!
— А? Ну, кто-то же должен это сделать! — захихикал Хэмиш.
— Потому что мир велик, а мы не видели его весь, — сказал Малыш Вилли.
— Потому что всех сволочей не перебить, — сказал Калеб.
— Потому что у меня спина болит холодными ночами, — сказал Маздам.
Менестрель посмотрел на Коэна, который уставился в землю.