Последний холостяк

Крэн Бетина

Антония выпустила край ночной сорочки из рук и прошептана:

– Такая проницательность – тоже результат уроков, которые преподали вам ваши наставницы? Надеюсь, что польза, которую вы извлекли из общения с ними, этим не ограничивается.

Она старалась сохранить спокойствие, но сердце ее готово было выскочить из груди. Роковой вопрос, заданный ей Ремингтоном, продолжал звучать в ушах. Во рту пересохло, она пытливо вглядывалась в его глаза.

Он проговорил:

– Из общения с этими мудрыми и почтенными дамами я понял, что заблуждался в своем отношении к женщинам. В первый же день моего пребывания в этом доме Гертруда продемонстрировала мне свое полное превосходство. Я почувствовал

себя подростком в коротких штанишках. Молли преподала мне прекрасный урок ведения переговоров с рыночными торговцами. Элинор доказала, что женщина порой превосходит мужчину в смекалке и выдумке. А тетушка Гермиона поразила меня своей неувядающей энергией и обаянием. Неудивительно, что она пленила сердца четырех джентльменов. Мне продолжать?

– Да, я вас внимательно слушаю, – кивнула Антония. Он взглянул в ее лучистые глаза и, вздохнув, промолвил:

– Я могу лишь добавить, что Пруденс порой бывает чересчур игрива и легкомысленна, Поллианна – излишне практична, а старушка Клео – дьявольски проницательна, обаятельна и мудра.

Выслушивая его искреннее признание, Антония чуть было не расхохоталась: ее милые почтенные дамы, несомненно, сумели сломить защитные препоны этого гордеца и завоевать его сердце. От былой игривости этого завзятого жуира не осталось и следа, сейчас Ремингтон говорил серьезным тоном и четко формулировал свое мнение о женщинах, окружающих Антонию, и о непростых отношениях с ней самой. Это не могло ее не радовать. Антония вздохнула и задала ему новый вопрос:

– И что же теперь вы думаете о так называемой женской работе, сэр? Она по-прежнему представляется вам пустяковой и сводящейся к наведению порядка в любом домашнем гнездышке?

– По моим наблюдениям, миледи, ваши милые дамы ведут домашние дела куда более организованно, чем правительственные чиновники – государственные, – ответил он. – Это дает мне основание считать, что женщины ни в чем не уступают мужчинам и, получив соответствующую подготовку, могут занимать весьма ответственные посты. Короче говоря, вы победили, Антония Пакстон, а я проиграл.

Она так расслабилась после таких слов, что позволила ему податься вперед и жарко поцеловать ее в губы. В голове у нее помутилось, по телу пробежала сладкая дрожь, кровь забурлила в жилах. Каждое новое прикосновение графа к ее коже усиливало разгоравшуюся в ней страсть.

Ремингтон повалил ее на постель, которую чудесным образом успел расправить и разложить на кровати, пока она пребывала в легком обмороке. Антония обняла его за плечи и с наслаждением прижалась к нему всем телом, запустив ему в волосы пальцы.

Повторялось то, что однажды уже произошло в малой гостиной наверху: они вновь готовы были слиться в упоительном экстазе, словно и не было никаких сомнений и ссор в предшествующие этому восхитительному мигу дни. Отринув подозрения и предрассудки, Антония дала волю своим тайным желаниям и наслаждалась его поцелуями и ласками.

Согревая ей шею дыханием, Ремингтон торопливо расстегивал бесчисленные пуговицы на платье. Наконец его губы коснулись ее бюста, выпирающего из-под края корсета, и она томно застонала. Он же внезапно поднял голову и воскликнул:

– Проклятые пуговицы! Чего бы только я не отдал сейчас за ножницы!

Антония смотрела на него сверкающими глазами и не отвечала. Он ощутил столь сильное желание немедленно овладеть этой женщиной, что даже вздрогнул.

– Вы подлинная дьяволица, Антония Пакстон, и Клео по сравнению с вами – сущий ангел, – хрипло произнес он.

– Неужели? – выдохнула она и закрыла глаза, как бы демонстрируя свою готовность позволить ему делать с ней все, что ему вздумается.

Ремингтон вновь припал губами к ее рту, и она удивила

его, сжав ему кончик языка губами. Он с радостью включился в предложенную ему амурную игру и стал пылко ласкать ее не только языком, но и руками, постепенно стягивая с нее юбки. Однако их покрой мешал ему сделать это с желаемой легкостью и быстротой, юбки застряли где-то на коленях.

– И кто только выдумал этот идиотский фасон? – в отчаянии воскликнул Ремингтон. – На такое способен лишь человек, ненавидящий как мужчин, так и саму естественную любовь!

В ответ Антония тихо рассмеялась и посмотрела на него так, что он прекратил излишнюю болтовню и впился губами в ее торчащий розовый сосок. Антония густо покраснела и застонала. Он стал теребить пальцами ее второй сосок, потом сжал его губами и принялся поглаживать руками ее бедра и колени.

Низ живота Антонии налился сладкой тяжестью, по коже побежали мурашки. Пальцы Ремингтона проникли под кружево панталон и – и по ее бедрам растеклось блаженное тепло. Когда же его рука достигла самого ее заветного местечка, она впилась пальцами ему в плечи и стала двигать торсом. Жар напрягшегося мужского естества проникал в ее лоно даже сквозь несколько слоев ткани.

С каждой секундой давление на ее тело отвердевшей плоти становилось все мощнее и явственнее, его руки все нетерпеливее ласкали ее груди, вызывая в ней растущее желание.

– Возьми же меня наконец, Ремингтон! – выдохнула она свое сокровенное желание заполнить пустоту в лоне.

Прервав поцелуй, он пристально взглянул на нее, изнемогающую от вожделения, и промолвил: – Непременно, любимая!

В следующий миг все ее женское естество содрогнулось, пронзенное его раскаленной мужской плотью. Он запечатал ей уста поцелуем и начал ритмично и настойчиво возносить ее к облакам, туда, где ее ожидали райские ощущения. Потеряв остатки рассудка, Антония полностью отдалась этому головокружительному полету. Внезапно внутри у нее словно лопнула натянутая струна – она вздрогнула и задохнулась от неописуемого блаженства, растекшегося по низу живота. Глухо вскрикнув от восторга, она судорожно вцепилась пальцами в его плечи и забилась в сладких конвульсиях. Очень медленно жар в лоне спал, с глаз ее упала пелена, и Антония, обмякнув, замерла в приятном изнеможении, не решаясь открыть глаза.

Тяжело дыша, Ремингтон продолжал сжимать ее в своих объятиях. Он дрожал от перевозбуждения, но сдерживал желание перешагнуть роковой рубеж, поскольку отчетливо осознавал значимость всего случившегося и чувствовал, что Антония полностью удовлетворена. Впервые партнерша отвечала ему с поразительной пылкостью и не скрывала того, что теряет сознание даже от ласк его губ и рук. Слегка отстранившись, он с нежностью взглянул на ее лицо, светящееся женственностью, довольством и счастьем.

Ее длинные ресницы чуть заметно подрагивали, на блестящих щеках играл румянец, порозовела шея и плечи. Она открыла глаза и вздохнула, намереваясь что-то сказать, но вдруг тишину нарушил дребезжащий старческий голос:

– Вы здесь, мадам?

Это приближался Хоскинс.

Антония зажмурилась и замерла. Ремингтон вдавил ее телом в перину и затаил дыхание. Шаги и голос дворецкого становились все громче, в голове у Антонии зашумело, страх сменился ужасом. Хоскинс застыл в дверном проем, крякнул, очевидно, пораженный беспорядком в спальне хозяйки, что-то пробормотал и ушел. Выждав некоторое время, Ремингтон выглянул из-за горы подушек и с облегчением сказал:

– Вряд ли он заметил нас за этой баррикадой из перины, покрывала и одеяла. Но какого дьявола ему вздумалось войти сюда в самый неподходящий момент? Уж не подстроили ли вы это заранее, мадам? Или старикан обладает редким чутьем на разврат?