Последний император
Шрифт:
В Новый год и в день моего рождения меня обязательно приходили поздравлять японский консул и высшие офицеры японского гарнизона. В день рождения японского императора я получал приглашение присутствовать на церемонии торжественного парада.
Из японского штаба ко мне постоянно приходил один из старших офицеров и докладывал о текущих событиях. Офицеры относились к этому поручению очень серьезно, иногда они даже специально приносили с собой различные диаграммы и таблицы. Одним из них был Ёсиока, который впоследствии, в период Маньчжоу-Го, стал атташе императорского дома.
Рассказывая о текущих событиях, японские офицеры касались главным образом гражданской войны. События они анализировали примерно
Под словом "японцы" я подразумевал тех, кто находился в японской дипломатической миссии в Пекине, генеральном консульстве Японии в Тяньцзине, в штабе японского гарнизона, а также тех японцев, которые постоянно встречались с Ло Чжэньюем и Шан Юнем и не были ни военными, ни гражданскими. Все они относились ко мне как к императору, "защищали" меня, одинаково презирали республику и восхваляли династию Цин. Когда я впервые высказал желание выехать в Японию, они одобрили это и обещали свою помощь. В 1927 году, боясь приближения северных милитаристов, я принял совет Ло Чжэньюя и решил ехать в Японию. После согласования этого вопроса с генеральным консулом японское консульство обратилось с ходатайством к правительству, и кабинет Танака дал согласие, решив принять меня как иностранного монарха. Однако поездка не состоялась, так как обстановка в стране стала менее напряженной, к тому же Чэнь Баошэнь и Чжэн Сяосюй всячески отговаривали меня. Потом в Нанкине образовалось гоминьдановское правительство, исчезли лозунги вроде: "Долой империализм! Аннулировать неравноправные договоры!" и т. д. Постепенно я обнаружил, что, хотя "почтение" и "защита" японцев остались неизменными, в вопросе о моем выезде за границу у них возникли разногласия, которые достигли такой остроты, что стали меня возмущать.
Как-то во второй половине 1927 года Ло Чжэньюй сказал мне:
— На территории японской концессии сравнительно безопасно, однако здесь много всякого народу. Как говорят в японском штабе, сюда проникло немало штатских "тэу" (так называли секретных сотрудников, носивших при себе оружие) из революционной партии (так в моей резиденции называли го-миньдановцев и коммунистов). В связи с этим безопасность вашего величества вызывает сомнения, я бы советовал не рисковать и поехать в Японию. Есть смысл сначала поехать в Люйшунь.
К этому времени я был уже достаточно напуган слухами о штатских агентах революционных партий, а услышав слова Ло Чжэньюя, снова твердо решил уехать. Несмотря на протесты Чэнь Баошэня и Чжэн Сяосюя, я приказал последнему пригласить японского генерального консула для личной беседы.
Генеральный консул Като явился вместе с двумя своими заместителями. Выслушав меня, он ответил:
— Я не могу дать немедленный ответ вашему величеству: для этого мне необходимо связаться с Токио.
"Вопрос этот японский штаб давно уже согласовал с Ло Чжэньюем, — подумал я про себя. — К тому же я не собираюсь ехать сразу в Японию, зачем же для этого запрашивать Токио? В Тяньцзине многие высокопоставленные лица, уезжая в отпуск в Люйшунь, даже не ставили в известность
Почему же, когда речь идет обо мне, дело обстоит так сложно?"
Мои мысли перебил Като.
— Это собственная идея вашего величества? — спросил он.
— Да, — ответил я недовольно и добавил, что, поскольку поступающие новости очень плохи, я не могу быть спокойным, оставаясь здесь. — Согласно сообщениям японского штаба, революционная партия заслала сюда немало агентов. Генеральному консульству, вероятно, известно об этом?
— Это сплетни! Ваше величество не должно этому верить! — Лицо Като выражало недовольство.
Я очень удивился, что он назвал информацию штаба сплетнями. В соответствии с этой информацией я просил его увеличить мою охрану. Верит ли он сам этим сообщениям? Я не удержался и спросил:
— Как же может быть информация штаба сплетнями?
— Ваше величество может быть уверено, что ему не угрожает опасность, — после некоторого молчания ответил Като. — Конечно, я доложу о вашем намерении поехать в Люйшунь.
Во время этого разговора я впервые почувствовал, что между японским генеральным консульством и штабом существуют разногласия; это меня крайне удивило и разозлило. Я позвал к себе Ло Чжэньюя и Се Цзеши.
— Информация штаба абсолютно достоверна, — сказали они. — В штабе знают каждый шаг революционной партии. Даже если слухи о покушении всего лишь сплетня, все же следует принять меры предосторожности.
Через несколько дней мой тесть Жун Юань сказал мне, что некоторые его друзья, жившие в китайской части города, сообщили ему о появлении на территории английской и французской концессий агентов-террористов, посланных Фэн Юйсяном. По их словам, положение тревожное. Мой адъютант Ци Цзичжун обнаружил вблизи ворот несколько подозрительных личностей, пытавшихся заглядывать в сад. Услышав это, я тут же вызвал к себе Тун Цзисюня, управляющего моими делами, и Со Юйшаня, командующего охраной резиденции, и велел им просить японскую полицию усилить охрану ворот, а также приказать охране следить за подозрительными лицами на улице и ночью никого не пропускать.
Однажды я проснулся от выстрела. Вскоре за окном раздался второй. Я вскочил с постели и велел охране собраться, думая, что это наверняка Фэн Юйсян подослал своих агентов. Все в резиденции всполошились, охрана была расставлена по местам, а японские полицейские (китайцы) усилили охрану ворот. Начались поиски, и стрелявший был схвачен. К моему удивлению, им оказался японец по имени Кисида; он был членом Общества черного дракона. Японские полицейские забрали Кисиду в управление, а японский штаб немедленно затребовал его к себе. Теперь я стал понимать, как все обстояло в действительности.
В прошлом мне приходилось сталкиваться с членами Общества черного дракона. Зимой 1925 года я встретил одного из деятелей этого общества — Цукуду Нобуо. И здесь не обошлось без Ло Чжэньюя. Он сказал мне, что многие влиятельные лица Японии, включая некоторых представителей армии, сочувствуют мне и намерены помочь реставрации. Они прислали своего представителя Цукуду для личных переговоров со мной, и его следует немедленно принять. Что представлял собой Цукуда, я не знаю. В Департаменте двора кто-то говорил, что после Синьхайской революции его часто видели в резиденциях князей и он был в хороших отношениях с членами императорского дома. Ло Чжэньюй убедил меня, однако мне казалось, что генеральный консул должен присутствовать при нашем разговоре, поскольку он являлся официальным представителем Японии и моим защитником. Увидев консула, Цукуда тут же повернулся и ушел, оставив в замешательстве Чэнь Баошэня, Чжэн Сяосюя и других. Когда потом Чжэн Сяосюй доискивался у него, как он осмелился быть таким бесцеремонным в присутствии императора, Цукуда ответил: