Последний император
Шрифт:
20 сентября.Японцы передали информацию: "Японские войска заняли Фэнтянь, Чанчунь, Инкоу, Аньдун и Ляоян". В газете "Минь бао", выходящей на Северо-Востоке, до 18 сентября включительно не было опубликовано никаких известий о событиях, происшедших на Северо-Востоке.
21 сентября.Чан Кайши возвратился в Нанкин и заявил Японии протест. Чжан Сюэлян приказал армии не сопротивляться. Тун Цзисюнь просил разрешения заняться в Фэнтяне делами реставрации. Я сказал: "Нужна поддержка около ста человек военных и торговцев, которые бы выступили против Чжана и основали в трех провинциях Северо-Востока и во Внутренней Монголии независимое государство, а потом подали бы петицию Японии. Это нужно сделать вовремя"…"
Услышав о начале событий, я каждую минуту думал о том, как бы уехать на Северо-Восток, однако я понимал, что без согласия японцев сделать
30 сентября, во второй половине дня, из японского гарнизона в Тяньцзине приехал переводчик Ёсида и сообщил, что генерал-лейтенант Касии Кохэй приглашает меня в штаб для обсуждения одного важного дела и просит приехать без сопровождающих. В предчувствии большой радости отправился я в японские казармы. Касии уже ждал меня у ворот своего дома. Войдя в гостиную, я увидел двоих почтительно склонившихся мужчин. Один из них был Ло Чжэньюй. Второго я не знал; он был в европейском костюме, но по его манере кланяться чувствовалось, что он японец. Это был Каеисуми Тосиити, его прислал полковник Итагаки из Штаба Квантунской армии. Познакомив нас, Касии вышел.
Мы остались втроем. Ло Чжэньюй почтительно приветствовал меня и подал мне большой конверт, в котором находилось письмо от моего дальнего родственника Си Ся. Он был начальником штаба у заместителя главнокомандующего Севере-Вое-точной армией Чжан Цзесяна, являвшегося одновременно и губернатором провинции Гирин (Цзилинь). Воспользовавшись его отсутствием, Си Ся приказал открыть город, чтобы приветствовать японские войска.
Таким образом, город Гирин был занят без единого выстрела. В своем письме Си Ся писал, что наступил наконец момент, которого он ждал двадцать лет, и просил меня, не теряя времени, немедленно вернуться в "колыбель своих предков". Далее он писал, что с помощью японцев мы сначала получим Маньчжурию, а потом и Центральный Китай; как только я вернусь в Шэньян, Гирин сразу объявит о восстановлении цинской монархии.
Ло Чжэньюй подождал, пока я прочту письмо, а затем еще раз устно повторил его содержание. Он долго рассказывал о своих действиях и заслугах и о "бескорыстной помощи" Квантунской армии. По его словам, реставрация — дело нескольких дней, ибо тридцать миллионов подданных мечтают о моем возвращении, Квантунская армия поддерживает реставрацию и специально прислала за мной Каеисуми. Одним словом, все уже подготовлено, мне остается только собраться, и японский военный корабль доставит меня в Далянь.
Лицо Ло Чжэньюя раскраснелось, он трясся всем телом, и казалось, глаза его вот-вот выпрыгнут из орбит. Подобное возбуждение имело свои причины. Его надежды совпадали с желаниями Си Ся.
Теперь он верил, что скоро сможет осуществить свои надежды и надеть халат императорского сановника, что доходы его при этом намного превзойдут доходы от продажи антикварных предметов в художественном салоне.
О своих так называемых "заслугах" впоследствии он писал в автобиографии следующее:
"После Синьхайской революции я уехал в Японию, ибо полагал, что Китай и Япония — кровные братья и что там найдутся люди, способные оказать нам поддержку и помощь, — люди, которые в дальнейшем могут нам пригодиться. Я прожил в Японии 8 лет, однако этих людей так и не встретил. Разочарованный, я решил вернуться на родину и в 1919 году приехал в Китай. В течение десяти лет, живя в Тяньцзине, я своими глазами видел, как не утихала междоусобная борьба между военными группировками, видел их бесчинства. Видеть все это было нестерпимо, и я на три года уехал в Ляодун. В душе зрела потребность принять участие в наведении порядка в стране. Я рассуждал так: во Внутреннем Китае царит беспорядок и нет силы, способной покончить с ним. Единственно, где еще существовал порядок, — это северо-восточные провинции. Хорошо, если император согласится спасти тридцатимиллионный народ Маньчжурии и Внутренней Монголии, а затем уже, используя три северо-восточные провинции в качестве базы, наведет порядок и во Внутреннем Китае. Но без участия в этом видных и авторитетных деятелей трех северо-восточных провинций не было никакой надежды на успех данного замысла. Поэтому весной 1931 года я поехал в Гирин, где имел секретную беседу
Северо-Восток возможно удержать лишь в том случае, если император будет возведен на престол, только таким путем можно будет осуществить надежды нашего народа. Представители дружественной державы полностью поддержали меня".
Ло Чжэньюй как-то писал мне о своей деятельности после переезда в Люйшунь и Далянь в конце 1928 года. Не без участия Чжэн Сяосюя, Чэнь Баошэня и других я составил о нем не слишком лестное мнение и не возлагал особых надежд на этого человека, слова которого расходились с делом, а поступки были омерзительны. За несколько месяцев до этого он снова оставил о себе память: как-то он вдруг, крайне возбужденный, примчался ко мне из Даляня и привез письмо от японца Танотоё, человека без определенных занятий, заявив, что этот Танотоё имеет много хороших знакомых в японских военных кругах. Несколько последних месяцев он вместе с одним уважаемым японским военным, Такаямой, по поручению военного ведомства составил план. По этому плану под предлогом так называемого "восстания красных" намечалось при поддержке японских войск послать белогвардейскую армию Семенова и захватить Фэнтянь. В это же время предполагалось связаться с местными чиновниками, после чего "Северо-Восток встречает меня, вернувшегося в Маньчжурию, а я объявляю императорский указ о восстановлении цинской монархии". Для осуществления этого плана он просил меня оказать ему финансовую поддержку. План не внушал мне доверия. Через два дня к Чжэн Сяосюю внезапно приехал японский военный чин из Пекина и сообщил, что верить Танотоё ни в коем случае нельзя. Чжэн Сяосюй немедленно сообщил об этом мне и опять очень резко критиковал Ло Чжэньюя. И вот прошло совсем немного времени, а Ло Чжэньюй снова заговорил о моем переезде на Северо-Восток, и я не мог не отнестись к этому с опаской.
Я посмотрел на Ло Чжэньюя, на не знакомого мне Каеисуми, и на душе у меня стало очень неспокойно. Конечно, в этот раз Ло Чжэньюй появился не так, как раньше. Во-первых, разговор происходил в японском штабе и вместе с ним присутствовал представитель полковника Квантунской армии Итагаки. Во-вторых, в руке он держал личное послание Си Ся; к тому же два дня назад в одной из газет я прочел сообщение о том, что все население Шэньяна готовится встретить бывшего пинского императора. Тяньцзиньские газеты непрерывно сообщали об отступлении китайских войск, о том, что Англия поддерживает Японию в Лиге Наций. Казалось, что японская армия имеет возможность осуществить господство на Северо-Востоке, и все это внушало мне надежду. Но я считал, что обо всем этом лучше посоветоваться с Чэнь Баошэнем и Чжэн Сяосюем.
Я заявил Ло Чжэньюю и Каеисуми, что должен подумать, прежде чем дать ответ. Не знаю откуда, в комнате вновь появился генерал-лейтенант Касии. Заметив, что в Тяньцзине оставаться небезопасно, он посоветовал принять предложение полковника Итагаки и перебраться на Северо-Восток. Когда я уже в автомобиле вспоминал его слова, мне все больше казалось, что он прав. Радость затмила все сомнения. Однако стоило мне вернуться домой, как мой пыл сразу же охладили.
Первым начал возражать Чэнь Баошэнь, за ним Ху Сыюань и Чэнь Цзэншоу (наставник Вань Жун). Выслушав мой рассказ, они сразу же заявили, что Ло Чжэньюй опять принялся за старое, что не стоит слишком доверять представителю обыкновенного полковника Квантунской армии. Ситуация в Северо-Восточном Китае и позиция великих держав еще недостаточно ясны, говорили они. Следует по меньшей мере дождаться возвращения Лю Сянъе, прежде чем что-либо предпринимать. На все это я нетерпеливо возразил:
— Письмо Си Ся не может быть обманом.
Восьмидесятичетырехлетний Чэнь Баошэнь был явно смущен. Он с грустью сказал:
— Разве ваш покорный слуга не мечтал, чтобы старые порядки были восстановлены? Поспешность в данной ситуации лишь повредит делу; уехать легко — вернуться трудно!
Увидев, что мне не уговорить стариков, я немедленно послал за Чжэн Сяосюем, который в свой семьдесят один год был еще полон энергии. От всевозможных его теорий у меня уже голова шла кругом. Еще недавно по совету Чжэн Сяосюя я подарил Муссолини, которого он очень почитал, свиток с каллиграфической надписью, где восхвалял его как исключительного государственного деятеля.