Последний из Секиринских
Шрифт:
— Молода?
— Не думаю. Потому что лет десять уже назад она была невестой, только никто не сватался. Ей лет тридцать с лишком, не более.
— Хороша собою?
— Сколько помню, красавицей не была; не знаю как теперь. Есть люди, которые с летами делаются красивее. Но тут дело идет не о красоте, а о знатности рода. Мала ростом, смугла, немножко кривобока, но приемы панские: едва мне кивнула головой, когда я был у воеводы.
Собеслав сильно призадумался.
— Тут размышлять нечего, — сказал стольник, — а надо запрягать лошадей и ехать к воеводе.
— Как, без всякого предлога?
— Предлог найдем! Надо поговорить о выборах; я тебя представлю,
Собеслав ничего не отвечал; видно было, однако, душа его стеснена тяжким чувством. Но он взглянул на родословное дерево, на портреты Секиринских и сказал:
— Поедемте, пан стольник.
Старик, несмотря на свою подагру, часто даже не позволявшую ему подняться с места, был человеком живого характера. Не собираясь долго, он на другой же день отправился с Собеславом к воеводе, который временно проживал в своем замке над Вислою. Пан воевода не происходил из тех магнатов, владения которых были похожи своею обширностью на небольшие области. Он возвысился посредством женитьбы; ему было очень трудно поддерживать свое значение в столице небольшими доходами с своего имения, и он часто приезжал в деревню подышать свежим воздухом и лечить карман от излишнего напряжения сил. Здесь он жил очень экономно в своем, так называемом, замке, отличавшемся от обыкновенных деревенских домов только огромными воротами с гербом. Несмотря на то, он и здесь сохранял необходимые принадлежности знатности, и его маршалек двора ввел гостей в пустую залу с такой важностью, как будто она была наполнена драгоценными мебелями, статуями и картинами.
Пан воевода, заставив своих гостей обождать себя столько, сколько требовал его сан, явился, наконец, к ним с величественным видом и снисходительною любезностью, в которой он подражал современной знати. Попрося своих гостей садиться, он начал разговор жалобою на множество своих занятий, говорил, что король и сенат не дают ему покоя в деревне и вызывают в столицу, угрожал отказаться от своего места, и пр., и пр.
Стольник умело отвечал на все это общепринятою лестью, которая, по-видимому, произвела приятное впечатление на воеводу; потом мало-помалу перешел к выборам и представил покровительству вельможного пана своего воспитанника, о происхождении которого говорил с такою уверенностью, как будто воевода уже давно знал славу и древность его рода.
Но, увы! Насмешливая улыбка, мелькнувшая на губах магната, показала ясно, что он никогда и не слышал о Секиринских. Однако ж, вежливость заставила его потакать пану Корниковскому, и он обещал свое содействие Собеславу в достижении звания депутата в общих выражениях, которые у людей подобного рода всегда имеются в запасе.
В это время маршалек двора объявил, что кушанье подано на стол. Воевода повел гостей в столовую, где уже нашли за столом хозяйку с сыном, француза-гувернера и племянницу, каштелянку, — особу чрезвычайно невзрачную, но глядящую гордо и свысока, так что Собеслав не осмелился и подумать заговорить с ней. Разговор разделился на две партии. Хозяйка беседовала с сыном, племянницей и французом на непонятном для наших шляхтичей языке; воевода с явной скукой толковал с стольником о хозяйстве и предстоящих выборах. Обед был очень скуден и приготовлен дурно. Воевода наливал вино себе и французу из одной бутылки, а другою потчевал гостей, — чем-то вроде уксуса. Наконец, обед кончился, встали… Хозяйка тотчас удалилась на свою половину, а воевода, зевая, повел гостей в залу. Посидев с минуту и заметя, что вельможный пан начинает дремать, гости встали, распрощались и уехали.
— А
— И приступу нет, — отвечал Собеслав, — пан стольник; высокие пороги не для моих ног.
— Как нет приступу? Пустяки болтаешь, а почему не попытаться?
— Чувствую, что это было бы напрасно.
— А я ручаюсь, что удастся! Девушка немолода, нехороша собой, небогата, и выйти за Секиринского, богатого, молодого человека!.. Да ты ей делаешь благодеяние! Какого тут нет приступу?
Собеслав пожал плечами.
— Ну, вот я завтра отправлюсь опять в замок (Корниковскому непременно хотелось в деревенском доме воеводы видеть замок) и поговорю с воеводою.
Стольник понять не мог, как может дело не удаться и на другой день утром, действительно, явился просить аудиенции у воеводы.
Его ввели в кабинет, наполненный книгами, газетами и бумагами, свидетельствовавшими о великих и важных государственных занятиях человека. Воевода попросил его садиться и приготовился слушать, но не мало удивился, когда старик начал таким образом:
— Извините, ясновельможный пане, ласковый добродзию, если я скажу что-нибудь неуместное и поражу ваш слух неожиданным предложением. Счастья искать можно всякому; я же, будучи старинным приятелем родителей пана Секиринского, который древностью своего рода и славою предков может равняться с первыми домами в Польше, и желая возобновить эту славу, возымел ревностное желание…
— Но в чем дело, почтеннейший? В депутации что ли?
— Нет, ясновельможный пан, депутация была, так сказать, только предлогом для ближайшего взгляда на предмет наших мыслей. Егомосць пан Секира-Секиринский, которого прапрадед, как вашей ясновельножности всеконечно и самим ведомо…
Воевода пожал плечами.
— Которого прапрадед носил сан Superemi belliducis, а деды, castellaneatus et palatmata magnatum laude gesserunt.
— Что же из это следует?
— Пан Секиринский намерен вступить в законный брак и дружество с особою столь же знаменитого рода…
— Помоги ему Бог, — сказал воевода, — но что я могу тут для него сделать?
— Как, разве ваша ясновельможность не видите, к чему направлена моя речь?
— Право, я до сих пор ничего не понимаю.
— Вашей ясновельможности каштелянка…
— Как? — вскричал, вскочив с кресла, воевода. — Как?
И он рассмеялся так искренно, так раскатисто, так громко, что из передней прибежал лакей, разбуженный от сна необыкновенным хохотом барина.
Стольник остолбенел. Воевода опомнился, удержал бурный порыв своей веселости и сказал, отирая слезы:
— Ай да пан стольник! Позволь рассказать об этом жене, потому что я не могу выдержать!..
Корниковский, не понимая, чем он до такой степени рассмешил воеводу, не успел еще открыть рта, как тот побежал к жене, и через минуту по всему дому раздался неслыханный хохот. Хозяин возвратился, наконец, к гостю немного успокоенный.
— Прости меня, — сказал он старику, — но такое неожиданное и странное предложение…
— Чем же оно странно, ясновельможный пане? — спросил обиженный стольник.
— Согласен, что Секурицкий или Секарницкий, как ты, пане, его называешь…
— Секиринский, — сказал с досадою стольник.
— Согласен, что он происходит от знаменитой фамилии, но его знаменитость слишком стара и как-то позабыта. У меня два эконома носят эту фамилию — как же ты хочешь, чтобы каштелянка…
Стольник схватил шапку, поклонился и ушел, не сказав ни слова. Воевода показался ему, если не сумасшедшим, то по крайней мере глупым, как пробка.