Последний из страстных вампиров
Шрифт:
— Что означает, что когда ты устанешь от меня, то не сможешь рассчитывать на старение, чтобы избавится от меня.
Его дыхание порхало около моего рта, когда он оседлал мое тело.
— Я никогда не уставал ни от одной из женщин, которых любил. Я оплакивал их уход и чувствовал мою утрату какое-то время.
— И затем ты преодолевал это и влюблялся снова. — Страдание ранило меня так глубоко, что я задавалась вопросом, наступит ли когда-нибудь ему конец.
— Да. Но теперь есть ты и ты как я сказал — другая.
Его губы легко касались меня, когда он говорил. Я так сильно хотела его поцеловать,
— Ты нужна мне, Порция.
Горячие слезы просочились из моих глаз, когда я плотно зажмурила их, повернув голову в сторону, чтобы избежать мучительного соблазна его рта. О, да, он нуждался во мне. Он нуждался во мне как в хлебе насущном. Он нуждался в моей помощи, чтобы осуществить свое самое большое желание — спасение. Он не нуждался во мне, как мужчина нуждается в женщине, но как партнер, как кто-то делящий приключения, связанный обстоятельствами в символические отношения.
Ты, любовь моя, будешь со мной навсегда. Ты будешь моей возлюбленной, будешь делить со мной радости жизни, будешь изучать со мной все возможности, что лежат перед нами.
Я смотрела на него сквозь глаза, затуманившиеся от слез. Я так сильно хотела поверить ему, но боль была слишком глубокой, чтобы быть стертой несколькими легко сказанными словами.
Ты дополняешь меня, Порция, разве ты не чувствуешь этого? Его глаза были наполнены огнем, но это не было просто верхушкой страсти, что полыхала в нем. Это правда, я любил в прошлом, но теперь знаю, что только ожидал времени пока ты войдешь в мою жизнь. Ты — моя жизнь, любовь моя. Я не смогу существовать без тебя.
Я разразилась нехарактерными для меня слезами от таких прекрасных слов. Мне не нужно было глядеть в лицо Тео, чтобы понять, что он подразумевал этим — его эмоции окружили меня, сливаясь с моими собственными, пока стало невозможно сказать, где его и где мои.
Его поцелуй не только воспламенил мои губы; он глубоко опалил мою душу. Я отдала себя ему, отдала до последней частички, но не став при этом, ни на частичку меньше. Мое сердце пело, когда я пила сладость его рта, наполнявшую меня таким восторгом, что я на мгновение всерьез подумала, что взорвусь от счастья. Я хотела рассказать ему, что я чувствую, что он значит для меня, как теплое зернышко любви выросло в чувство, что осветило все уголки моей души, но слова не приходили. Вместо этого, я перелила в него каждую эмоцию, которой обладала.
Ты не обязана говорить это, любимая. Так же как ты знаешь, что я чувствую к тебе, так и я могу читать твои эмоции.
Хорошо, потому что это немного смущает влюбиться так быстро в мужчину, которого хотела увидеть в тюрьме только несколько дней назад.
Тео хихикнул в моем мозгу, когда его язык продолжил лениво исследовать мои рот.
Может быть это судьба? Нам было предназначено быть вместе.
А у нас есть на это время? — спросила я, когда его рот двинулся
Не пойми меня превратно, я полностью за это, но если кто-нибудь принесет нам еду и ты говорил, что думаешь здесь есть человек с которым мы могли бы поговорить об убийствах перед слушанием, у нас есть время на…ээ…
На дикие, необузданные любовные ласки?
Точно.
Он застыл на мгновение, его голова приподнялась и слегка склонилась на бок, как будто он прислушивался.
— Мы продолжим через мгновение, — сказал он, слегка вздыхая, когда поднимался с меня.
Кто-то постучался в дверь. Я спрыгнула с кровати и поправила рубашку, надеясь, что я не выгляжу так, будто мы делали то, что делали.
— Ваша еда, — сказала пожилая женщина, передавая Тео поднос с закрытыми тарелками. Он поблагодарил ее, когда она уходила, поместил поднос на стол и поднял крышки с тарелок. Аромат жаренного мяса и чеснока наполнил комнату.
Он снова вздохнул.
— Ростбиф. Один из моих любимых. Мне уже недостает этого.
— Ты не можешь больше есть никакую нормальную пищу?
— Могу, но Кристиан предостерег меня против этого, пока я не стал более привычен к своей кровожадности. Видимо это требует дополнительных усилий для переваривания пищи и не рекомендуется для новых…ээм…новобранцев.
Вина резко ударила меня.
— Я сожалею…
— Прекрати, — прервал он и притянул меня в объятья. Его глаза сияли теплом, что согрело меня до кончиков ног. — Я настаиваю, чтобы ты прекратила чувствовать вину за это.
— Хорошо, наименьшее, что ты можешь сделать это позволить мне накормить тебя, — сказала я, наклоняя голову так, чтобы шея была предоставлена ему. — Суп подан!
— Нет, поешь первой. — Он отстранился и указал мне на кресло у стола.
— Ты же голоден. Мы позаботимся о тебе, а потом поем я.
— Ты так же голодна. Ты первая.
Упрямый взгляд на его лице заставил меня улыбнуться. Я пошевелила бровями и призвала мой самый лучший хитрый взгляд.
— Ах, но я жажду большего, чем просто ростбиф.
Рискованная вспышка расцвела его глаза. Он посмотрел вниз на поднос с едой. Я тоже. На подносе находились две тарелки с ростбифом, картошкой и разнообразными тушеными овощами. Здесь также был хлеб и какие-то маленькие шарики, которые насколько я помнила по предыдущим обедам в трактире, были йоркширским пудингом. В стороне стояла тарелка с двумя кусками пирога, обильно покрытыми глазурью.
— Ты не одна из тех людей, кто сначала съедают десерт? — Спросил Тео, когда я улыбнулась и подняла тарелку с пирогом.
— Нет, обычно я так не делаю, но я готова нарушать правила время от времени. — Я перенесла пирог на прикроватную тумбочку, погрузила палец в глазурь, прежде чем сунуть его в рот и облизать преувеличенно обхватывая языком.
— Ммм. Глазурь из сливочного сыра, моя любимая. — Я вскинула брови ожидая увидеть, примет ли Тео игру.
Он взглянул на кровать, взглянул на пирог, потом на меня. Прежде чем я смогла сказать «глазированный нефилим», он был раздет, лежал на кровати с раскрытыми для меня объятьями.