Последний каббалист Лиссабона
Шрифт:
Убийства возбудили Дамаша — есть люди, в сознании которых секс неразрывно связан с насилием. Или, может быть, он решил, что в сцене не хватает последнего, порочного штриха. И задумал еще сильнее осквернить тело моего наставника.
Он извлек свой орган и излил семя на тело дяди.
Что до девушки, она также была немного знакома молотильщику.
Ее отец был не только хорошим другом дяди, но и его тоже. И что-то в ее одежде могло выдать это знакомство. Поэтому он похитил ее платье и кофту, и даже нижнее белье.
Иуда стоял на верхней ступени лестницы, наблюдая за всем? Убийца подхватил его на руки и унес с собой?
А
И тогда они ушли».
Глава VI
Излагая свою версию Фариду, я услышал мужской голос, доносящийся со двора. Я выбежал наружу. Это был наш сосед, рабби Соломон ибн Верга. Его бородатое лицо просунулось в дверь кухни, и он приглушенно разговаривал с Синфой о Божьем милосердии. В одной руке он держал три булыжника, в другой корзину лука.
— Ты спасся, мой мальчик! — сказал он с улыбкой.
Словно боясь переступить порог нашего дома, он не двинулся в мою сторону.
— Но многим из нас это не удалось. Иуда пропал. А дядя…
— Да. Синфа как раз рассказывала. — Он поставил корзину на землю, поманил меня к себе. Обняв меня за плечи как старейшина, он сказал: — Всегда помни о том, что тебе сохранили жизнь ради того, чтобы жила память. А что до меня, то я сделаю вероломное восстание кульминацией книги по истории евреев, которую я пишу.
— Книгу по истории? — удивился я.
Прежде я никогда не слышал, чтобы кто-то взялся за подобную работу со времен Йозефуса.
— Именно, — подтвердил раввин. — Повесть обо всех терновых вратах, пройденных нами на пути к горе Елеон.
«Мы и вправду стоим перед началом новой эры, — подумал я. — Грядет мир, определенный историческими хрониками, а не трудами Бога. Раввины и каббалисты станут ненужными».
— Предлагаю тебе использовать то, что ты пережил за эти два дня, для иллюстраций, — добавил рабби. — Преврати пережитое в рисунки. Таков исток мастерства для евреев. — Он протянул мне камни. — Полагаю, это с вашего двора. Валялись на улице.
Я поблагодарил его, он пожелал мне мира и собрался уже уходить.
— Ах, да, если вам понадобится лук… — Он приподнял корзинку. — Кто-то перевернул возок. Его немного, но зато он идет по бросовой цене.
И снова никому не пришло бы в голову, что в такие минуты допустим юмор. Но, тем не менее, мы обменялись улыбками.
Безумие, как и вдохновение, приходит вспышками?
В этот момент я услышал их. Первая волна криков, предвещающая приближение старых христиан. Я протолкнулся мимо нашего гостя и ринулся к воротам. По неясному ропоту и крикам я определил, что они идут с запада, от собора. И быстро.
— Что там, мой мальчик? — спросил рабби Соломон.
Я повернулся к нему:
— Рабби, вам лучше вернуться домой. Мне кажется, еще не все кончилось.
Он набросил на голову капюшон плаща. Проходя мимо меня, он перефразировал фразу из Книги притчей Соломоновых:
— «Господь наказывает того, кого любит, как отец, души не чающий в сыне». Мы избранный народ. И мы еще увидим отстроенный Храм.
Я собрал вместе всю семью и сообщил, что у них ровно минута на то, чтобы собрать необходимое. Забежав в сарай, я нагреб в деревянный таз отбросов и размазал их по ткани
Ослабевшим голосом я стал читать молитву, прося у Бога прощения, когда осознал, что мы не сможем сегодня похоронить дядю. Закрыв глаза и покачиваясь в такт биению сердца, я просил, чтобы это нарушение обычая не помешало его душе совершить последнее путешествие.
Весь остаток понедельника мы провели в ожидании — мама, Эсфирь, Фарид, Синфа и я.
Мы сидели каждый в своем крошечном мирке, никто не разговаривал.
Сияющий голубизной молитвенный ковер, укрывший тело девушки; сладкий запах волос Синфы, склонившей голову мне на грудь и жарко дышавшей рядом; нервный звон цикад во дворе. Каждое предательское ощущение звучало вопросом: почему я здесь — вижу, слышу, обоняю, когда стольких нет в живых?
— Я почти хочу оказаться на месте погибших, — прошептал я маме.
— Вина овладевает нашими душами так же, как и Бог, — ответила она. — Разве может быть иначе?
Всякий раз, когда я начинал думать, что за мою мать не имеет смысла бороться, она поражала меня такого рода фразами.
— Мы живем, чтобы помнить, — сказала Синфа, повторяя слова рабби Соломона.
Не подражая ли взрослым, дети умудряются так вцепиться в призрачную надежду?
Внезапно с улицы донеслись крики, обвиняющие Marranos в том, что они колдовством вызвали засуху.
Это был первый из трех раз в этот день, когда мы слышали голоса последователей Назарянина. Сотни их обрушились на нас подобно волнам, ведомым доминиканскими монахами, призывающими нас пронзительными, высокими голосами евнухов выйти и очиститься в пламени, выкрикивающими свое именование евреев, порождений дьявола. «Bichos meio-humanos, полулюди» — так они нас называли.
Позже, поздним вечером, потолочные балки из каштана в нашем подвале завибрировали от звуков волынки, словно где-то открывалась ярмарка. В последний раз, по моим прикидкам — спустя около трех часов после окончания четвертого вечера Пасхи, — до нас из темноты донеслись пронзительные визги — как будто по улицам хлыстом гоняли свинью. Я молился, чтобы на этом все успокоилось.
Дважды они врывались в наш дом, круша остатки уцелевшей мебели.
Синфа съежилась между мной и Фаридом. Эсфирь сидела неподвижно. На глазах не осталось ни капли макияжа, седеющие волосы беспорядочно ниспадали на плечи. «Актриса, партнеры которой умерли все до одного, а театр сгорел дотла», — подумал я.
Мама теребила талисман и тихонько молилась. Всякий раз, когда она смотрела на меня, я видел, что она ищет во мне сходство с Иудой.
Стоило христианам обнаружить люк, и все пропало: доски были прибиты на место второпях, а засов на второй двери в подвал вылетел, когда я ворвался внутрь в поисках дяди. Один неверный шаг на середину ковра наверху, и они буквально свалятся нам на голову.