Последний Катон
Шрифт:
— Для турок византийское наследие не имеет такого значения, как для нас, Басилея. Они не понимают других религий, кроме своей, со всеми вытекающими из этого культурными и социальными последствиями. Они берегут свои мечети, но к чему сохранять церкви чужой религии? Это бедная страна, которая не может заботиться о прошлом, которое она не знает и которое её не интересует.
— Но это культура, история! — разозлилась я. — Это будущее!
— Здесь люди выживают, как могут, — не согласился он. — Старые церкви превращаются в дома, а старые дворцы — в мастерские, а когда они рассыпаются, люди ищут другие церкви и другие дворцы, в которых можно
— Как только приедет из патриархата машина, сразу едем в аэропорт, — лаконично предупредил Глаузер-Рёйст.
Я всполошилась.
— Вот так? Отсюда? Не переодевшись и не помывшись?
— Сделаем это в Александрии. Тут только три часа пути, и мы можем привести себя в порядок в «Вествинде». Или хотите, чтобы пришлось всем рассказывать, что мы обнаружили под землёй?
Было ясно, что нет, так что я больше не возражала.
— Надеюсь, моё возвращение в Египет не вызовет особых проблем… — с беспокойством проговорил Фараг.
В последний раз он выехал из своей страны под подозрением в похищении манускрипта из монастыря Святой Екатерины на Синае, и ему пришлось удирать с дипломатическим паспортом Святого Престола через израильскую границу.
— Не волнуйтесь, профессор, — успокоил его Кремень, — кодекс Иясуса уже официально вернули монастырю, откуда мы его на время позаимствовали.
— На время позаимствовали? — презрительно фыркнула я. — Ну и эвфемизм!
— Доктор, называйте это как хотите, но важно то, что кодекс вернулся в библиотеку Святой Екатерины, и католическая и православная церковь принесли настоятелю соответствующие извинения и объяснения. Архиепископ Дамиан снял с вас обвинение, а значит, вы, профессор, можете абсолютно свободно вернуться домой и к своей работе.
Какое-то время на свалке слышалось только жужжание мух и визг механической пилы. Фараг не мог поверить своим ушам. Он медленно, но верно закипал, как разжигаемый и набирающий давление котёл. Капитан сохранял спокойствие, но у меня задрожали коленки, потому что я знала, что, хотя у Фарага приятный характер, такие люди, как он, терпят до какого-то предела, но потом могут прийти в настоящее бешенство. Наконец, как я и опасалась, Босвелл с яростью кинулся к Глаузер-Рёйсту и остановился в нескольких сантиметрах от его лица.
— Как давно находится кодекс в монастыре Святой Екатерины? — процедил он сквозь сжатые зубы.
— С прошлой недели. Нужно было снять с манускрипта копию и вернуть ему первоначальный облик. Не забывайте, в каком виде мы его оставили: без переплёта и с разобранными страницами. Потом при посредничестве Копто-Католического Патриарха вашей церкви и Патриарха Иерусалимского Его Святейшества Мишеля Саббаха начались переговоры с архиепископом Дамианом. Ваш Патриарх, Стефан II Гаттас, также поговорил с директором Греко-Римского музея Александрии, и со вчерашнего дня вы находитесь в особом бессрочном отпуске. Я решил, что вам будет интересно об этом узнать.
Фараг сдулся, как шарик. Он недоверчиво переводил глаза с меня на Глаузер-Рёйста и обратно и не сразу смог что-то произнести.
— Я могу вернуться домой?.. — заикаясь, выговорил он. — Могу вернуться в музей?..
— Нет, в музей пока нет. Но домой вы вернётесь сегодня же вечером. Вы довольны?
Почему он так обрадовался возможности
— О Боже мой! — воскликнул он, вытягиваясь вверх и поднимая к небу руки, как бегуны, успешно достигнувшие цели. — Сегодня вечером я буду дома!
Пока он распространялся о том, как мне понравится Александрия и как будет рад его отец, когда меня увидит и узнает, автомобиль патриархата подъехал со стороны проходящей рядом улицы и наконец забрал нас с другой стороны свалки. На то, чтобы добраться до него, у меня ушла целая вечность, потому что земля была усеяна опасными острыми осколками, которые могли порезать мне ноги, но, когда я уселась в машину со вздохом облегчения, я поняла, что это была прекрасная прогулка по усыпанной розами дороге: рядом со мной на заднем сиденье машины, за рулём которой сидел водитель Патриарха, находилась специалистка по византийской архитектуре Дория Шьярра.
Капитан уселся рядом с водителем, а я нарочно сделала так, чтобы Фарагу пришлось сесть с другой стороны, чтобы он тоже оказался рядом с Дорией, и она была зажата между нами. Я была с ней крайне любезна, словно накануне не произошло ничего важного. Но порадовалась, увидев, как она сморщила нос из-за исходящего от нас запаха. Она сердилась, потому что, пока она отвлекала привратника Фатих Джами, мы исчезли и бросили её одну. Когда она вернулась во двор и нигде не смогла нас отыскать, она пошла назад к машине и ждала нас, пока не стемнело. Только тогда она вернулась в патриархат одна, в сильном волнении. Она хотела, чтобы мы рассказали ей всё, что с нами произошло, но мы уклонялись от её вопросов поверхностными ответами, говоря в общих чертах о том, насколько трудным было это испытание и какие ужасные страдания и мучения мы перенесли, тем самым добившись, что её интерес постепенно угас. Как мы могли рассказать ей, что сделали величайшее в истории открытие?
Фараг вёл себя с ней так же обходительно, как накануне, но на её заигрывания уже не реагировал. Он ни разу не ответил на её глупые уловки и намёки, и я почувствовала себя совершенно уверенной, убедившись, что во мне царит покой: покой по отношению к чувству к Фарагу и покой по отношению к Дории, которая хотела меня ранить, но смогла добиться этого лишь на короткий промежуток времени. Если я не позволю ей добиться своего, её желание останется нелепой попыткой. Так что я улыбалась, болтала и шутила, словно вчера был самый обыкновенный день, и мой мир не рухнул, чтобы снова восстать в последний момент благодаря Фарагу. Теперь значение для меня имел только он, а Дория была никем.
Когда машина патриархата высадила нам перед огромным ангаром, где находился «Вествинд», я распрощалась со старой подругой, расцеловав её в обе щёки, несмотря на то, что она попыталась незаметно уклониться от такого трогательного жеста; мне никогда не узнать, потому ли, что она смутилась и чувствовала свою вину, или потому, что от нас исходил такой запах, но в итоге я против её воли расцеловала её самым милым образом и многократно поблагодарила её «за всё». Фараг с капитаном ограничились пожатием руки, и она бежала на патриаршем автомобиле, чтобы больше никогда не появляться.