Последний кодрант
Шрифт:
– Эко ты хватанула. Поросёнок. Хрю-хрю, – засмеялся Эйк.
– Ах ты дрянная девчонка, – Анжи заколотила по груди Эйка руками, а потом пустилась бежать.
Эйк кинулся вслед за ней, раскинув в стороны руки и глядя вверх, где в глубоком чёрном небе сияло далёкое прошлое, возможно, погасших уже звёзд.
Оми, Рори, рант…
2
– Анжи говорила, что ты феттлер. Это правда? Скажи, правда? Или у нее галлюцинация? Анжи? Черт возьми! Чего молчишь? Анжи! Анжи! Анжи! Анжи… Анн-ли-анжи… Ан… о… че-е-е-е-е… Ан… о… ч…
Ну что опять за хрень такая?! Спокойно. Расслабляемся…
– Анжи говорила, что ты феттлер. Это правда?
Рори остановился.
– Можно сказать и так, – задумчиво произнёс он и продолжил движение.
– Я так и знала, – закончив с мороженым, с наигранной обидой выпалила Оми.
– Что знала?
– Что никакой ты не феттлер.
– Это почему же?
– Феттлеры другие. Не станут они гулять по парку с ребёнком, – теперь Оми остановилась и ухватила за руку Рори. – Я, конечно, не ребёнок. Даже не сомневайся. Но всё равно. – Они снова пошли. – Феттлеры, как мыльные пузыри. Только не маленькие, а те, которые надувают факиры, огромные, с другими пузырями внутри. Двигаются они также, и такая их распирает гордость, что того и гляди сдвинут плечом по дороге какое-нибудь зазевавшееся здание.
Рори рассмеялся.
– Вот видишь, – победно заключила девочка. – Феттлер непременно обиделся бы. А ты ржёшь. Поэтому ты не феттлер.
– А кто же тогда?
– Может… – задумалась Оми. – может..
Она остановилась. Посмотрела в глаза Рори как-то иначе, будто пытаясь о чём-то вспомнить.
– Что? – внутри Рори тоже что-то всколыхнулось. Что-то как бы забытое, но очень важное сейчас, о чём непременно следовало ему вспомнить.
– Странно, – медленно произнесла Оми, опустив глаза.
– Что странно?
– Да не бери в голову, – вздохнув, сказала Оми. – Не знаю что на меня нашло.
Небо над парком очистилось от туч, и совсем низко мерцали бледные звёзды, продираясь сквозь глянцевый кисель карусельных огней. Стало прохладно. Толпы поредели. Под тусклыми сиреневыми фонарями, изображавшими переплетённые ветвями деревья, стояла такая же витиеватая лавочка, на которой кто-то забыл почти непочатую коробку чипсов. Рори сел. Оми забралась к нему на колени и обхватила одной рукой за шею, прижимаясь к груди. Ей сделалось зябко. Её доверчивая простота Рори обескураживала. И если для Оми это был второй в её памяти поход в парк, то для него – первый по-настоящему человечный разговор в жизни. Этого невозможно было понять до встречи с Оми, потому что сравнивать было не с чем. Случались разговоры на интересные темы или беседы с кем-то из начитанных о заумных вещах – но оказалось, что существует просто разговор по душам, которому никаких умных слов и вовсе не требуется. Не нужно ни о чём спорить, не нужно оборонять свою точку зрения – а просто смотреть в глаза и говорить первое, что приходит само собой в голову. И никто за это тебя не осудит.
– Помнишь, я спросила, буду ли я существовать после смерти? – тихо произнесла Оми. – А ты сказал, что не знаешь, что ответить. Помнишь?
– Помню.
– А я ведь почти уверена, что буду. Почти. Потому что знаю, что была раньше, до того, как появиться в этом мире.
– Ты веришь в прошлые жизни?
– Это я лет в десять стала читать о таком в книжках. Реинкарнация и всё такое. А до книжек догадывалась об этом сама. А потом… В общем, была я когда-то птицей. Давно-давно. После, возможно, я и ещё кем-то была, но другого не помню. Только вот птицу. Додо.
Она замолчала.
– Додо? Это имя? – спросил Рори.
– Нет. Просто додо. Как ворона или павлин. Жила я на острове Маврикий вместе со своими друзьями.
От этой последней фразы холодок пробежал по спине Рори. Как так у неё получалось, что кажущийся наивным вначале рассказ вдруг превращался в итоге в самую серьёзную вещь? Он даже вздрогнул и испугал Оми.
– Ты замёрз? – спросила она.
– Есть немного, – соврал он.
Оми ещё крепче прижалась к нему.
– И чем всё закончилось? – спросил Рори, стараясь унять дрожь.
– Я подружилась с одним мужчиной. Он казался мне не таким, как другие. Был добр ко мне, подкармливал фруктами и отгонял чужих собак. Своей у него не было. А потом… Потом, когда они собирались уезжать на кораблях в свою неведомую страну, он взял тяжёлую палку и ударил меня по голове. Наверное, я умерла. Я была додо.
И Оми заплакала.
Сердце Рори замерло, перестав биться. Он хотел что-то сказать, но слова застряли, и губы только с жадностью пытались ухватить горький воздух из объявшей их пустоты. Он прижал их к лицу Оми и повторял, сам не до конца понимая зачем:
– Нет, нет. Я не такой. Я не такой.
А ведь он был именно таким. Именно этим мужчиной с палкой, и он уже занёс эту палку над головой Оми.
– Я знаю, – успокаивала его Оми, перестав плакать – Что ты такое говоришь? Конечно, ты не такой. Прекрати. Прекрати. Всё будет не так. Всё будет хорошо. В этот раз всё будет хорошо.
Потом они молча просидели ещё полчаса, словно пытаясь заново сонастроить свои внутренние ориентиры. Луна, почти не отличимая от дневного солнца, подрагивала над фонарями, не в силах перебороть их сиреневое свечение. Где-то на другом конце парка ухал салют, звучали обрывки музыки и крики запоздалых пассажиров американских горок.
– Знаешь, где я до конца вспомнила свою прошлую жизнь? – прервала затянувшееся молчание Оми.
– Где?
– Есть такая женщина. Её зовут Монета. Она регрессолог.
– Вот так вот просто?
– Ничего не просто. Слушай… Пошли к ней. Прямо сейчас. Пошли. Ты тоже сможешь вспомнить что-нибудь о себе.
Рори задумался. Он не знал, надо ли ему это. Скорее всего, нет. Но после пережитого потрясения, когда он почувствовал себя убийцей, державшим в руках приговорённую голубицу, он был согласен на всё, лишь бы Оми больше не говорила с ним о таких серьёзных вещах и чтобы не плакала, невольно выставляя его бесчувственным болваном, не способным найти для неё слов утешения.