Последний континент
Шрифт:
Декан похлопал его по плечу.
— Так, юноша, сложилась жизнь, что нас забросило на этот богами забытый континент. Мы в тысячах лет от дома. И что ты предлагаешь? Просто сидеть сложа руки и ждать? Надеяться, что через пару тысячелетий сюда занесет дружище Ринсвинда?
— Э-э, декан… — прервал его речь главный философ.
— Да?
— Ты стоишь за Тупсом тут или сидишь на камне там?
Декан посмотрел на самого себя, сидящего на камне.
— Проклятье, — пробормотал он сквозь зубы. — Опять эти временные провалы.
— Опять? —
— Когда-то у нас такое было, в аудитории 5Б, — объяснил главный философ. — Смех и грех. Перед дверью приходилось громко кашлять, чтобы предупредить себя, — а вдруг ты уже там? Но, кстати, уж кому-кому, а тебе не следовало бы удивляться, молодой человек. Большое количество магии всегда искажает физические зако…
Главный философ испарился, оставив после себя лишь кучку одежды.
— Ничего, это должно скоро пройти, — сказал Чудакулли. — А еще помню, однажды…
Внезапно его голос сделался очень-очень тоненьким. Резко повернувшись к нему, Думминг увидел лишь кучку одежды с венчающей ее остроконечной шляпой.
Тупс осторожно приподнял шляпу. На него смотрело обрамленное кудряшками розовое личико.
— Ну и ну! — пискнул Чудакулли. — Сколько мне, господин?
— Э-э… лет, наверное, шесть, аркканцлер, — ответил Думминг, ощупывая спину, которая почему-то стала очень болеть.
Крохотное встревоженное личико сморщилось.
— Где моя мама?! — Маленький носик шмыгнул. — Это я произнес?
— Э-э, да…
— С этим можно бороться, но нужно все время контролировать себя, — пропищал аркканцлер. — Постепенно временная шкала переустанавливается в начальное по… Хочу конфе-е-ету!.. В начальное положе… Конфе-е-е-ету, о-о, ну, погоди, придем домой, я себя так отшлепаю!.. И временные часы организма тоже переустана… А где мой паровозик?! Переустана… Хочухочухочухочу паровозик!.. Не обращай внимания, я уже почти взял себя в руки…
Еще один вопль, на сей раз раздавшийся сзади, заставил Думминга оглянуться. На тех местах, где раньше были волшебники, возвышались лишь кучки одежды. Он поднял шляпу декана как раз в тот самый момент, когда легкое «блуп» стало свидетельством того, что Наверн Чудакулли вновь обрел привычные годы.
— Это декан, Тупс?
— Может быть, аркканцлер… Э-э… А от некоторых вообще ничего не осталось!
Чудакулли это известие не слишком взволновало.
— Под воздействием высокоэнергетического магического поля временная железа начинает пошаливать, — сообщил он. — Наверное, ей кажется, что раз сейчас далекое прошлое, то нас здесь быть не должно. Ничего, скоро их организмы приспособятся и они вернутся…
У Думминга вдруг перехватило дыхание.
— И… хви-и.. думаете, это профессор современного руносложения… нуда… хви-и… конечно… хви-и… все младенцы… хви-и… на одно лицо…
Раздался еще один вопль — на этот раз он донесся из-под шляпы главного философа.
— Здесь прямо… хви-и…
Когда он попытался выпрямиться, спина издала пронзительный скрип.
— Главное, их не кормить, и они обязательно вернутся, — заверил его Чудакулли. — А вот с тобой, сынок, — то есть с вами, ОТЕЦ, — будут проблемы.
Думминг поднес руки к лицу. Сквозь бледную кожу просвечивали вены. Еще чуть-чуть — и будут видны кости.
Груды одежды вокруг одна за другой вновь наполнялись содержимым — это опять входили в свой возраст волшебники.
— Насколько… хви-и… выгляжу? — тяжело дыша, вымолвил Думминг. — Хви-и… хотите сказать, что за толстую книжку… хви-и… мне сейчас лучше не браться?
— И за длинные предложения тоже, — кивнул, подхватывая его под локти, Чудакулли. — На сколько лет ты себя чувствуешь? Внутри?
— Хви-и… кажется… примерно на двадцать четыре, аркканцлер, — простонал Думминг. — Я чувствую себя… хвии… как двадцатичетырехлетний, который… хви-и… только что отпраздновал свое восьмидесятилетие.
— То есть тебе двадцать четыре. Твердо держись этой мысли. Ты должен внушить ее своей временной железе.
Думминг попытался сосредоточиться, но это было нелегко. Какая-то часть его личности хотела спать. А другая ворчливо бормотала себе под нос: «Ха, и это ты называешь временной дисфункцией? Посмотрел бы ты на временные дисфункции, с которыми мы имели дело во времена МОЕЙ молодости…» И еще одна часть весьма недвусмысленно намекала, что если прямо сейчас он не отыщет где-нибудь поблизости туалет, то она за себя не отвечает.
— Зато волосы у тебя прям как в молодости, — ободряюще произнес главный философ.
— А помнишь старика Барахляного Шпрунгеля? — с удивлением услышал Думминг собственный голос. — Вот у кого была… шевелюра… так шевелюра… — Он попытался взять себя в руки. — Но ведь Шпрунгель еще жив! — прохрипел он. — Ему столько же, сколько мне. О нет… я помню вчерашний день так, как будто он был… хвии… почти шестьдесят лет назад!
— С этим можно справиться, — сказал Чудакулли. — Все, что требуется, это упорно твердить себе, что тебя такой расклад не устраивает. И главное, не паниковать.
— А я паникую! — взвизгнул Думминг. — Просто… хви-и.. очень медленно! И у меня такое чувство… хви-и… будто я все время падаю вперед!
— О, это назвается «принятие собственной смертности», — ответил Чудакулли. — Рано или поздно нечто подобное переживают все.
— И еще… хви-и… кажется, моя память начала… хви-и…
— И почему тебе так кажется?
— Что значит «почему»? Вы что, издеваетесь… хви-и… надо…
В голове Думминга что-то взорвалось. Его оторвало от земли. На какое-то мгновение ему показалось, будто он с головой погрузился в ледяную воду.