Последний контракт
Шрифт:
— Невероятно.
67
Сергей полностью использовал оторопь Руслана. Он громко отстрелялся в инструментальном отделе, а на подступах к кабинету директора предприятия вел себя гораздо тише. На широкой площадке между первым и вторым этажами, в полумраке дежурили два террориста.
С начала перестрелки на первом этаже, закончившейся несколькими одиночными выстрелами, прошло не больше минуты. Давид Гогиашвили и Казбек Алабин за это время разрывались в двух направлениях. Казбек спустились на пару ступенек, но был остановлен
— Куда ты поперся? — Давид вынул рацию и вызвал на связь командира, привычно называя его Первым и кривясь от определения «Ставка верховного главнокомандующего». Тем не менее завидовал выдержке и спокойствию командира. Вряд ли он демонстрировал самообладание перед товарищами. А вот генерал Котельников увидел это воочию. О заложниках вообще говорить не стоит.
И вот случился сбой. Взрыв, перестрелка, гнетущая тишина.
— Это Дато. Что нам делать? — Гогиашвили негромко выругался и воспроизвел приказ командира Казбеку. — Оставаться на местах.
Марковцев застал боевиков в выжидательных позах. Они сместились ближе к маршу, ведущему наверх, в надежде расслышать распоряжение командира. Без этого они не могли покинуть свой пост.
Сергей забросил автомат на спину, запасной положил на ступеньку. Вооружился ножом. Широкий шаг к Казбеку Алабину, и рука описала широкую дугу снизу вверх. Боевик отпрянул от рассекающего удара, а Марк, молниеносно разворачиваясь и подшагивая, нанес противнику удар в живот, находясь к нему спиной.
Давид резко обернулся. Автомат висел на груди. Одна рука на цевье, другая на ствольной коробке. Он находился в шаге от Марковцева, был выше и мощнее. Выстрелу мешала широкая спина Казбека, заслонившая противника. Гогиашвили не мог разглядеть, что его товарищ болтается на ноже, а противник не может вынуть клинок, зацепившийся гардой за одежду.
Давид принял решение в тот момент, когда Сергей отпустил рукоятку и оттолкнул Казбека ногой. Во время разворота Сергей пропустил стремительное движение Давида, скрытое еще и плохим освещением. Давид резко потянул его на себя, захватив под локоть и стараясь уцепиться за ворот. А дальше дело техники, преимущество в силе.
Марковцев автоматически провел контрприем. Рывком сбил ногу Давида, одновременно шагнув к его загруженной ноге. Сильным махом подбил его в подколенный сгиб и рванул руками вниз. Ноги стокилограммового боевика взметнулись вверх. В следующее мгновение Гогиашвили приземлился головой на бетонную площадку, сломав себе шею.
Внезапная атака заняла не больше пяти секунд.
Оставив на лестнице второй автомат, Сергей поднялся на второй этаж. Его тянуло к приемной, выделяющейся распахнутыми и обитыми коричневым дерматином дверьми. Он мог подойти незамеченным, с армейскими пистолетами в руках.
«Невероятно», — еще раз повторил про себя Руслан. Но сколько ни повторяй, легче от этого не станет. Пора уходить. Только ноги приросли к полу. За окном такая же тишина, но качество ее поменялось. Чувствовалось давление, нарастающее с каждым мгновением. Теперь, куда ни повернись, голову обдувает тревожный сквозняк. Марковцев стал детонатором, поднявшим на ноги все группы спецназа.
Руслан не мог смириться с шагом, который ему все же предстоит сделать — прорываться наверх, а не вниз. Врезаться потрепанным клином в море заложников... Никто этого не хотел. И вот один ублюдок перевернул все планы, договоренности. Превратил Руслана Гареева в террориста-отморозка с одной-единственной извилиной, берущей начало из одного тупика под названием «ненависть» и заканчивающейся другим тупиком с тем же наименованием.
Руслан четко рассчитывал, а не питал надежду или уповал, на один план. Случайности? Они тонули, захлебывались в четкой организации. Посторонние факторы? Он не мог представить, что они вылезут в таком объеме.
Руслан не знал, что ему делать. В голове муть: побороться за свою жизнь, дорого продать ее, прихватить на тот свет побольше и с таким грузом явиться пред очи всевышнего. Спихнуть груз в черную яму и ждать встречи с тысячью девственниц.
Сейчас в кабинете директора находились трое: Руслан Гареев, сам директор и Катя Скворцова. В просторной приемной три боевика, настроенные отразить любое нападение. Руслан шагнул Кате за спину и приподнял ее за волосы.
— Встать, — не повышая голоса приказал террорист. — Поглядим, что я смогу выторговать за тебя. — Он взвел курок пистолета и приставил ствол к виску женщины.
Его взгляд упал на видеокамеру. Она лежала справа на столе. Запасной блок питания в кармашке на ремне позволял отснять еще немало интересного материала.
Руслан положил пистолет на стол, резко пригнул голову заложницы и она снова распласталась на полировке со следами крови. Свободной рукой террорист пододвинул видеокамеру и нажал на клавишу выброса кассеты. С еле слышным жужжанием крышка открылась, чуть подталкивая кассету.
Пистолет боевика лежал рядом. Катя медленно потянулась к нему...
Боковым зрением она видела размытый дверной проем. В котором вот-вот появится, отстрелявшись в боевиков, Сергей Марковцев.
Катины пальцы уже в сантиметре от пистолета. От напряжения она закрыла глаза и отчетливо представила Сергея. Он входит в кабинет с двумя пистолетами, поднятыми на уровень плеч. Что он скажет, что предложит Гарееву?
Скворцова не испытывала страха. Уверенности ей придавали свои закрытые глаза и воображаемый взгляд Марковцева. Она готова услышать его хрипловатый голос: «Уходи, Руслан. Лови момент. Уходить и прорываться — две разные вещи».
Но нет. Она хорошо знала Марковцева. Он не станет вести переговоров и утруждать себя словами. Он припас их для другого человека. А здесь он, разбивая пальцы в кровь, выбивался из капкана. Главная работа впереди.
Она едва не вздрогнула, когда ее пальцы коснулись прохладного металла.
Пальцы сомкнулись на коричневатой рукоятке тяжелого «стечкина».
Только сейчас, в этот миг, когда Катя была готова рвануть пистолет, вывернуть руку и выстрелить в террориста, на нее обрушилась уверенность. Так и есть. Она выстрелит и выпрямится посреди кабинета. Между двумя людьми — мертвым и живым. А сбоку, приоткрыв рот, останется стоять директор Валерий Дубровин — ни живой ни мертвый.