Последний король венгров. В расцвете рыцарства. Спутанный моток
Шрифт:
— Как велика наша армия? — спросил король.
— Около двадцати шести тысяч.
— А армия неприятеля?
— Триста тысяч человек и триста пушек, но из них способны вступить в бой с мадьярами лишь тысяч тридцать.
— Подумайте, господа, — сказал Тарчай, — насколько турецкая армия сильнее нашей, не говоря уже об артиллерии; она в одну минуту разнесёт нас в прах.
Томарри рассмеялся.
— Я же говорю вам, — высокомерно произнёс он, — что турецкие орудия не причинят нам никакого вреда, так как их обслуживают христиане, которые при атаке нашей кавалерии немедленно
— Откуда вы это знаете? — спросил граф Шлик.
— От перебежчиков, — ответил Томарри.
— Сражение, сражение! — закричали магнаты.
— Вы забываете, что короля нельзя подвергать случайностям битвы, — заметил палатин, молчавший до тех пор.
— На голоса! — воскликнул король.
В эту минуту вошли два епископа; один из них держал в руках окровавленную голову ребёнка, другой — женскую руку.
— Посмотрите, — сказал первый из них, — как турки зверствуют. Разбейте их!..
— Если вы не дадите им сражения, мы все должны будем погибнуть [14] .
Король взял голову ребёнка и долго смотрел на неё.
— Я подаю голос за сражение! — воскликнул он. — Кто ещё?
Собрание почти единогласно закричало:
— Сражение, сражение!
Палатин грустно опустил голову.
— Когда же мы дадим его? — спросил Шлик. — Подождём хотя бы до прибытия моих людей.
— Не больше двух дней, — сказал король.
— Значит, двадцать девятого августа, в день усекновения главы Иоанна Крестителя, — проговорил Томарри.
14
Вся сцена исторически верна.
Борнемиса бросил многозначительный взгляд на Цетрика.
Король объявил, что военный совет окончен, и собрание молча разошлось.
Король долго сидел понурившись, Цетрик с участием смотрел на него. Вдруг Людовик поднял голову:
— Через два дня в Венгрии, может быть, не будет больше короля.
Венгерские войска стояли в болотистой равнине близ Могача; здесь же Томарри предполагал дать султану сражение. Борнемиса тщетно предлагал ему занять соседние холмы. По Дунаю были привезены орудия, подходили небольшие подкрепления; накануне сражения в венгерской армии насчитывалось двадцать шесть тысяч человек при восьмидесяти пушках.
Пётр Перен предложил поставить короля с небольшим отрядом вне поля сражения, но его не стали слушать.
Палатин умолял магнатов послать на поле битвы кого-нибудь другого в костюме короля, но дворяне ограничились тем, что выбрали трёх храбрых человек для его защиты.
Наступила ночь. Всё небо было усеяно звёздами, на земле тоже виднелись повсюду яркие огоньки; то был турецкий лагерь, раскинутый султаном в двух милях от Могача.
XXXIII
Могач
Солнце ещё не взошло, когда в лагере венгерцев послышался первый звук трубы. Король первым был готов к битве и стоял у своей палатки. К нему подошёл старший повар с вопросом, где приготовить обед.
— Бог
Лагерь шумел, как море; солдаты снимали палатки, седлали лошадей и готовились к выступлению.
Было чудное летнее утро; лошади стучали копытами о землю и весело ржали; высоко в воздухе носились жаворонки. Войска медленно выступили из лагеря и заняли позицию, выстроившись между Беркабахом и Могачем. Томарри стоял в центре первого отряда, — впереди расположились богемцы и монахи, также выступившие в поход. Правым крылом командовал бан Батани, левым, расположенным по Дунаю, — Перен. Позади первого отряда замерли, готовые к бою, восемьдесят пушек. За ними выстроился второй отряд, под начальством Шлика и Тренка. Их прикрывали гусары. Резерв состоял из тысячи прекрасно вооружённых всадников, среди которых находились король, палатин и многие магнаты.
Цетрик, Борнемиса и Гавриил Перен держались около короля, чтобы защитить его, в чём они поклялись друг другу. Мужественный старец Вилани находился в первых рядах, близ Томарри.
Восемь часов простояла венгерская армия в полном боевом порядке, без еды и отдыха.
Около полудня с правого фланга за холмами показались верхушки пик. Томарри прискакал к королю.
— Султан собирается обойти нас и напасть с тыла, — взволнованно проговорил он, — я прошу ваше величество подать сигнал к наступлению.
Турки выступили ранним утром, но, увидев холмы незанятыми, заподозрили ловушку и стали очень осторожно продвигаться вперёд. Вот их конница показалась на холмах, за ней следовала пехота, длинной колонной спускаясь в равнину. Султан ехал во главе батальона янычар. Рядом с ним на белоснежной лошади — бывшая фаворитка Людовика; у неё за поясом блестел ятаган, а к седлу была прикреплена короткая пика.
Достигнув вершины холмов, Сулейман сошёл с лошади; около него было поставлено знамя пророка; он стал молча рассматривать расположение неприятельской армии; его окружили аги и паши, ожидая приказаний.
— Балибег, — сказал султан, — ты под прикрытием этого холма подойдёшь к неприятелю с тыла.
— Там есть церковь, — прошептала фаворитка, — вели поставить рядом орудия и обстреливать долину. Я поведу Балибега.
— Хорошо, — мрачно ответил султан.
Фаворитка-изменница пришпорила лошадь и поскакала вперёд, за ней следовал Балибег с пятьюдесятью тысячами всадников.
— Аллах, Аллах! — раздалось со стороны турок. — Это султан приказал наступать!
Людовик, увидев тёмные массы турок, побледнел как полотно.
Впереди подвигалась румелийская армия, имея сто пятьдесят пушек, за нею следовала анатолийская и султан со своими янычарами. Румелийские всадники с громкими криками «Аллах!» бросились вперёд, держа в зубах свои кривые сабли.
Томарри отправил для прикрытия короля Раская Торока и Киллая и подал знак к наступлению.
С криками «Иисус! Иисус!» первые колонны венгерцев, под начальством Томарри и Петра Перена, бросились на турок. Тяжеловооружённые всадники смяли лёгкую турецкую кавалерию и бросились на пехоту. Румелийскай армия отступила и устремилась с холма вниз.