Последний козырь

Хоуки Рэймонд

Здесь же художник изобразил президента в виде капитана колесного парохода, из тех, что ходили когда-то по Миссисипи. Пароход; терпел крушение в звездно-полосатом море, кишащем акулами, на которых было написано: "ку-клукс-клан", "маоисты", "анархисты", а он, капитан, лил на бушующие волны масло из бочонка с надписью "Законодательная программа".

Президент отбросил газеты и откинул одеяло. Приняв душ и одевшись, он подошел к двери спальни "первой леди" и, тихонько приоткрыв ее, заглянул в комнату.

Его

жена, сидя в постели, пила кофе и читала письмо. Они обменялись поцелуями, и он присел на краешек кровати.

– Когда же ты лег?
– спросила она, внимательно взглянув на утомленное лицо мужа.

– Да где-то после часа. Ты знаешь о мемориале Линкольна?

Она кивнула.

– Дорогой, я обещала не заговаривать о Кливленде...
– Жена сняла очки и держала их, наставив на него дужки, словно устрашающие рога.

– Но?
– Он иронически улыбнулся.

– Уж если ты так решил, то позволь мне хоть проводить тебя до аэропорта. И почему именно аэропорт имени Даллеса? Не проще ли и не безопаснее добраться отсюда на вертолете до авиабазы Эндрюс и оттуда?..

– И ты тоже?
– Он вздохнул.
– Мне и так уже надоели своими лекциями о безопасности парни из охраны.

– Ты просто ненормальный. Рисковать жизнью ради того, чтобы открыть какую-то водоочистительную систему!

Он пожал плечами.

– Я должен поехать хотя бы для того, чтобы создать впечатление стабильности положения в стране и твердости правительства. Особенно после сегодняшнего взрыва.
– Президент посмотрел на часы.
– Мне, пожалуй, пора, - сказал он, неохотно поднимаясь.

Выйдя из лифта, он решил пройти до своего кабинета в Западном крыле через розарий. Когда-то Тафт назвал Белый дом самым уединенным местом в мире, но для президента как раз и стало постоянной проблемой, как бы хоть немного побыть одному. Вокруг него все время были люди, с самого первого дня, как только он пришел к власти. А теперь, с началом осенних беспорядков, охрана была удвоена, причем ее усилили еще ротой морских пехотинцев.

Ощущая спиной двух охранников, следовавших за ним по пятам, президент спустился по ступеням Южного портика. Солнце, встававшее из-за полосы тумана, лежащего над Потомаком, зажгло радугу поливочных фонтанчиков в середине приусадебного парка, и она слегка колебалась под дуновением легкого утреннего ветерка. Если бы не блеск стальной проволоки, окружавшей забор, сторожевые вышки и прожектора, вооруженные охранники и огневые точки, пейзаж этот вполне мог вдохновить какого-нибудь художника девятнадцатого века.

Войдя в Овальный кабинет, он сел за свой письменный стол из белого пластика и нержавеющей стали и занялся бумагами. Поморщившись, он придвинул к себе папку, в которой находились письма с соболезнованиями родственникам солдат, погибших в стычках с бунтовщиками. Их было пятьдесят. Год назад президент решил, что будет каждое из них писать сам. Теперь их писали за него, а он только подписывал и с неудовольствием думал, что, если дело пойдет так и дальше, и письма и его подпись придется печатать типографским способом.

Президент

включил диктофон и углубился в дипломатические телеграммы, отчеты и прочие документы, которые требовали его внимания. Он почти покончил с ними, когда услышал голос секретарши из селектора:

– Вы можете принять доктора Нейдельмана, сэр?

– Какого черта ему надо?
– недовольно осведомился президент.

– Вы хотели его видеть, сэр. Ему назначено на 7:50.

Ладони президента взмокли от пота. Он не только напрочь забыл о встрече, но, видно, специально, хотя и не отдавая себе в этом отчета, заработался так, что времени на беседу с Нейдельманом не оставалось.

– Но через пять минут я выезжаю.

– Вы хотите перенести встречу на другой день?

Ему хотелось вообще отменить ее, но в то же время она была необходима.

– Ладно, - сказал президент устало.
– Я поговорю с ним. Сообщите, пожалуйста, службе безопасности, что Нейдельман поедет со мной в аэропорт. Им придется сделать кое-какие перестановки, я хочу поговорить с ним наедине. Да, и выясните, что произошло с докладом о взрыве мемориала Линкольна. Я же приказал приготовить его!

Выйдя из-под колоннады Западного крыла, президент поправил солнцезащитные очки и неторопливо направился к машине. Следом за ним, отстав на полшага, шел офицер-связист с двенадцатикилограммовым металлическим, обтянутым черной кожей чемоданчиком. Куда бы президент ни отправлялся, чемоданчик неотступно следовал за ним, и, как всем давно было известно, содержал программы команд, необходимых для нанесения ответного ядерного удара на случай нападения извне, а совсем недавно телевизионный комментатор Дуглас Уолкрофт сообщил телезрителям, что теперь в чемоданчике находился и секретный план на случай, если в Соединенных Штатах вспыхнет революция.

Появился запыхавшийся Нейдельман и, неуклюже вскарабкавшись в машину, сел рядом с президентом, отдуваясь и умещая на коленях портфель, упрямо соскальзывавший с выпирающего живота. Толстый подбородок и складки кожи на шее скрывали смявшийся ворот рубашки. Глаза, нос и рот Нейдельмана казались маленькими и как-то слишком тесно посаженными друг к другу. Сняв очки в стальной оправе, которые оставили красноватые следы на висках и у переносицы, он тщательно вытер потное лицо смятым носовым платком.

– Не знаю, откуда они достают плутоний, - произнес он голосом, неподобающе тонким для его фигуры, - но, как им пользоваться, учить их не приходится.

Президент молча смотрел, как один из охранников, Хэл Бота, разворачивал два флажка, государственный и президентский, на крыльях бронированного "линкольн-континенталя".

– А вы представляете, что это значит?
– продолжал Нейдельман, проводя ладонью по своей почти безволосой макушке.
– Это значит, что в один прекрасный день они запихнут бомбу мощностью в железнодорожный состав тринитротолуола во что-нибудь похожее на это.
– Он кивнул на атташе-кейс черной кожи, лежащий на откидном столике перед президентом.