Последний козырь
Шрифт:
— Нет, нет, я уже больше не буду, — протестует Евгений. — А вы пожалуйста! С меня ведь причитается…
— Ну, милый мой, не ожидал я этого от вас! — разводит руками Ленский. — В том разве дело, за чей счет? Да ведь это я в шутку сказал, что с вас причитается. Где же тогда моя порядочность? Вернул найденные деньги, а теперь вымогаю их у вас на пропой души? Нет уж, вы меня не обижайте: счет будет общий. На паритетных, так сказать, началах. Угостили вы меня, теперь я вас. А потом, может быть, и Алеша раскошелится.
— Ну хорошо, —
А графин уже на столике, и в нем гораздо больше коньяку, чем в первый раз. Впрочем, может быть, Евгению это только кажется… Выпив еще рюмку, он вдруг чувствует, что голову его обволакивает приятный туман и все происходящее начинает казаться не очень реальным. Он ведь и в самом деле почти не пьет. Во всяком случае больше ста пятидесяти граммов никогда еще не выпивал.
"Стоп! — решает он. — Больше ни глотка! А то я совсем захмелею…
Он хочет достать бумажник, чтобы расплатиться, но на его плечо опускается тяжелая рука Калашникова.
— Может быть, сначала поговорим о деле? — довольно бесцеремонно заявляет он. — У нас ведь к вам дело, товарищ Алехин.
— Да, действительно нужно бы поговорить и о деле, — вкрадчивым голосом поддакивает Ленский. — Нам чертовски повезло, что мы нашли ваш бумажник. Может быть, больше даже, чем вам. Из находящихся в нем документов мы поняли, что вы работник ОБХСС, и именно по этой линии у нас к вам дело. Не так давно арестовали вы заведующего промтоварной палаткой…
— Нет, нет! — решительно поднимается Алехин. — На эту тему никаких разговоров со мной быть не может.
— А ведь только что говорили о доверии и взаимовыручке! — укоризненно качает головой Ленский. — Где же оно, это доверие?
— Нет уж, извините, ни о каких палаточниках говорить мы не будем! — упрямо повторяет Алехин.
— Ну, если с вашей стороны нет к нам доверия, то и мы изменим нашу тактику, — почти с угрозой произносит Калашников.
— Да, придется, к сожалению, — притворно вздыхает Ленский. — И если вы нас не проинформируете о положении дела этого палаточника, то мы вынуждены будем проинформировать о вашей рассеянности и майора Миронова, и подполковника Волкова. Это ничего, что мы вам вернули бумажник — у нас есть фотокопии его содержимого.
— Так что давайте уж по-хорошему, — предлагает Калашников, кладя на стол свои здоровенные кулачищи.
— Да, давайте порешим это дело миром, — подхватывает Ленский. — Вы нам кое-какую информацию, а мы вам не только вернем все фотокопии, но и еще некоторую сумму. Ну, скажем, тысяч сто… Вот, кстати, и задаток.
И он ловко всовывает в руки оторопевшего Алехина пачку денег.
В это время в кустах несколько раз вспыхивает что-то.
— Да вы что?! — вскакивает Евгений, возмущенно бросая деньги на столик.
Но Калашников, взяв Алехина за плечи могучими ручищами,
— Только без шуму! — грозно рычит он.
А Ленский уже бежит к официанту расплатиться за выпитое, и Алехин слышит, как он говорит:
— Поскорее, пожалуйста, а то наш товарищ совсем захмелел без настоящей закуски. Эх, зря мы шашлычок не заказали!
Все это происходит так быстро, что Алехин, действительно слегка захмелевший, и опомниться не успевает, как и Ленский и Калашников исчезают куда-то. Медленно поднимается он из-за стола и не очень твердой походкой идет к официанту, чтобы заплатить свою долю.
— Друзья ваши за все уже расплатились, — неприветливо заявляет ему официант. — А вы бы шли лучше домой, молодой человек. Больше я вам все равно не дам. А шуметь будете — милиционера позову.
"Вот это называется выпутался из беды!.. — мрачно думает Евгений, самыми обидными словами понося себя за доверчивость. — Как же я теперь расскажу об этом Миронову?"
С трудом отыскивает он автомат с газированной водой и выпивает сразу три стакана. Медленно идет боковыми аллеями к выходу из парка. Потом ходит по городу до тех пор, пока весь хмель не выветривается из головы…
Домой возвращается Евгений в одиннадцать вечера. Родители его еще не спят, они вообще ложатся поздно. Кивнув отцу, Евгений проходит в свою комнату. Распахнув окно, с удовольствием вдыхает свежий ночной воздух.
— Будешь ужинать, Женя? — спрашивает мать.
— Спасибо, мама, не хочется что-то.
Постояв еще немного у открытого окна, он начинает медленно прохаживаться по комнате, и утихшее было возмущение снова овладевает им.
— Мерзавцы! — вслух произносит он, стиснув зубы. — Надо же обнаглеть до такой степени!
— Что это Шерлок Холмс наш ругается там? — слышит он голос отца.
— А бог его знает, — тяжело вздыхает мать. — Нервным стал каким-то в последнее время.
Родители Евгения не очень довольны сыном. Считают, что подвел он их, не оправдал надежд. Мечтали, что их Женя, кончив десятилетку, как все нормальные дети, подаст заявление в университет, а он взял да и поступил в школу милиции. Мама до сих пор не может простить ему этого. Отец, правда, тоже не очень доволен, но за два года учебы Евгения в милицейской школе примирился, кажется, с его решением.
— Ну ладно, — заявил он как-то сыну, — милиция так милиция. Не мог на большее отважиться, иди той дорогой, какая посильна. Но только зачем же ты и тут выбираешь, что полегче? Шел бы в уголовный розыск, там с настоящими преступниками, с бандитами и убийцами вступил бы в единоборство. Опасная, но героическая работа! А ты вдруг в ОБХСС… Со спекулянтами, значит, будешь сражаться? Не ожидал я от тебя этого, Женя. Не очень-то, конечно, героическая и моя профессия, но я всегда мечтал о подвиге. А в войну, сам знаешь, в разведке служил.