Последний круг
Шрифт:
Понял я тогда, что мой отдых — это переключение с напряженных беговых нагрузок на легкие пробежки. Поэтому после последнего старта 62-го года я в течение двух недель бегал легкие сорокаминутные кроссы, а потом почти полтора месяца ограничивался только утренними двадцатиминутными пробежками во время зарядки.
Я готовился к экзаменационной сессии. Занимался тем, чем занимаются обычно студенты. Ну а поскольку учился в инфизкульте, помимо анатомии, физиологии, химии, политэкономии, занимался гимнастикой, спортивными играми, плаванием — по этим видам спорта у нас тоже были зачеты и экзамены. Только от легкой атлетики я был освобожден.
— Трудно было сочетать тренировки с учебой?
— Я
— Нет, не в тот период, а вообще.
— Не могу сказать, что слишком трудно. Мне все-таки очень шли навстречу — разрешили свободное посещение занятий (я учился на дневном отделении), дали возможность сдавать экзамены в удобное для меня время, преподаватели порой проводили индивидуальные консультации. В 64-м я взял академический отпуск — год пропустил. Все это делало учебу не слишком обременительной.
— Когда ты поступил в институт?
— В 62-м. А перед этим окончил двухгодичную школу тренеров, так называемое среднее специальное учебное заведение. Поступил туда в 59-м, окончил в 61-м. Впрочем, в 59-м поступил со второго захода. Первый раз поступал в 57-м.
— Не попал?
— Это было в период, когда я начал осознавать себя классным бегуном после победы над Куцем на чемпионате страны. Спорткомитет дал мне направление в школу тренеров. Подготовился и пошел сдавать. Один экзамен сдал нормально, второй. Потом устный по литературе. Принимала доцент Злата Андреевна Старовойтова, сама, кстати, в прошлом известная спортсменка, чемпионка Европы. На билет ответил хорошо, чувствую — пятерка будет или четверка в худшем случае. А экзаменатор стала дополнительные вопросы задавать. Я отвечаю и злюсь: спорткомитет направление дал, чемпион страны, победитель Куца, на билет ответил, а тут в какую-то школу тренеров спокойно принять не могут, по программе гоняют, будто я в университет поступаю. По-глупому, конечно, злился. Самомнение заело. На дорожке оно помогало, а здесь ни к чему было, это ясно. Но все-таки завелся я тогда здорово. И тут экзаменатор предлагает мне рассказать о Грибоедове и его пьесе «Горе от ума». «Такого не знаю, — отвечаю так по-хамски. — Не бегал я с ним. И горя до сих пор не мыкал: ума-то, слава богу, нет — спортсмен я, мастер спорта!»
Она меня, естественно, выгнала. А на следующий год поступать не стал, потому что снова Старовойтова экзамены принимала, неудобно было.
— Как считаешь, много ли дал тебе институт как спортсмену?
— Очень много. Я прекрасно понимал, какие процессы происходят в моем организме на разных этапах тренировки, соревнований, отдыха. Вся биохимия, вся физиология как на ладони. Поэтому совершенно спокойно воспринимал указания тренера, мог анализировать свои ощущения, хорошо знал свои мышцы, весь опорно-двигательный аппарат. Наверное, и без этих знаний можно обойтись, не все же чемпионы учились в инфизкульте. Но мне они очень пригодились.
— В инфизкульте или в любом другом институте учатся не для того, чтобы бить рекорды и становиться чемпионами. Студент — это будущий специалист, необходимый для народного хозяйства. Подготовка такого специалиста рассчитана на максимальную плотность занятий. В то же время современная тренировка спортсмена олимпийского уровня тоже максимально напряженная. Можно ли сочетать одно с другим? Иными словами, может ли студент быть олимпийцем?
— Большинство наших олимпийцев-легкоатлетов — студенты. Не вижу здесь проблемы.
— А если не говорить об институте физкультуры? Ведь студенту инфизкульта легче создать условия Для нормальных тренировок и соревнований.
— Это точно. Спортсмену в инфизкульте учиться легче.
— Ты говоришь о том, как быть олимпийцу в вузе. А вот как им стать? Возможно ли такое?
— Это как раз редкий случай. Чаще всего олимпиец поступает в институт уже известным спортсменом. Легкоатлет-перворазрядник, поступив в вуз, редко становится мастером. А уж вырасти в институте от новичка до мастера спорта по легкой атлетике практически невозможно. Во всяком случае, я о таком не слышал.
— Почему?
— Потому что пять лет — слишком короткий срок. Да и спортивная работа в вузах поставлена плохо.
И со стадионами плохо, и тренерами — зарплата у вузовского тренера ниже, чем у преподавателя детской спортшколы, ниже, чем в спортобществах.
Значит, если вузовский тренер хочет подготовить сильного легкоатлета, он должен работать с ним на общественных началах — за ежедневные многочасовые тренировки в любое время года, включая каникулы и воскресные дни, никто ему не платит. Насколько я знаю, единственная возможность для преподавателя вуза добиться повышения зарплаты — это диссертация. Вот и пекут диссертации. Так что можно не удивляться нарастающему потоку научных трудов, среди которого крайне редко мелькают действительно серьезные и нужные работы. Как говорят экономисты, оплата труда здесь производится только «по вертикали» (в зависимости от места на служебной лестнице), а не «по горизонтали» (что поощряло бы добросовестную и квалифицированную работу). Качество работы вузовских тренеров должно, конечно, обеспечиваться системой экономического стимулирования.
В мое время было совсем худо. Поступив в институт, спортсмен был обязан переходить в спортобщество «Буревестник». Это значит, что он либо расставался с прежним тренером, либо тот продолжал работу на общественных началах. Нелепое было положение. Слава богу, покончили с этим безобразием. Теперь студент выступает за команду своего вуза на межвузовских соревнованиях, а на межведомственных — за свое спортобщество.
Однако вернемся в 1963 год.
Как обычно, серьезный сезон начался кроссом «Юманите». Нашими основными соперниками были поляки. Кшишковяк уже был не тот. Казимир Зимны — вот кто был у них сильнейшим. Такой щуплый, остроносенький. Очень цепкий и упорный парень. С кем его сравнить? Только с Артынюком. Точно такой же был настырный. И с отличным финишем. Этого финиша я побаивался. Сам-то еще мало работал на отрезках, зимой и весной в основном проводил мягкую тренировку. Не совсем еще был готов.
Чтобы обезопасить себя, решил спуртовать за 600 метров. Но погода спутала карты. Ветер был сильный. Бил в грудь и вымотал этот ветер меня очень прилично. А если прятаться от ветра, темпа не будет. Вперед, кроме Хузина, никто не шел. А Хузин это Хузин. Сперва оторвался от всех, а потом сломался. Короче говоря, ушел я за 600 метров, но был уже вымотанным и вялым, неспособным на хороший рывок. Вот у самого финиша, в коридоре — устраивают на финише кросса такой коридор — и обошел меня Зимины.