Последний магог

Вотрин Валерий Генрихович

Он покачал головой и сказал что-то про недород.

— У соседа найдется, — прибавил он. — Идите вон в ту сторону. У него дом, возле еще куры бродят.

— А как зовут вашего соседа? — спросили мы.

Человек поднял на нас глаза. В них можно было прочитать, что таких остолопов он еще в жизни не встречал.

— Лев, — сказал он.

Тут до нас начало доходить.

— А если у него припасов нет, надо пойти к его соседу, Льву? — спросил Языгу.

— Ну да. Нынче ведь недород.

— У того еще домик с курами?

— Нет, у того и кур нет. Куры у Льва. У Льва кур нет.

— А вода у Льва есть?

— У Льва нет, есть у Льва. А у Льва даже есть пиво.

— У Льва?

— Ну

да. Он далеко живет, почти у моря.

— А вода у него есть?

Лев подумал.

— Может, и вода есть, — сказал он. — Вода точно есть у Льва. У Льва — не знаю.

Так мы решили отправиться к тому Льву. По дороге наткнулись на еще пару домиков. В каждом сидел грустный человек по имени Лев, угощавший нас водой и жаловавшийся на недород. К концу дня мы пришли к тому Льву, который жил у моря, и у него точно оказались припасы и пиво. К тому же сам он оказался человеком весьма гостеприимным и много рассказывал нам о себе, своих соседях, Льве и Льве, и о недороде. Утром, он сказал, из гавани, что лежит неподалеку, отплывает корабль в страну Огон. Капитана звали Львом. До гавани, по словам Льва, идти было совсем недалеко. Очень хорошим и приветливым человеком оказался этот Лев.

И когда на следующий день мы увидели гавань, то поняли, что опасный наш переход через неизведанные земли закончен.

МЫК

Вести доходили медленно. Они просачивались, как вода сквозь песок, доносились, как чей-то сдавленный крик, проступали, как тяжелый пот. Вести приходили из страны Магог. Наступило то, о чем предупреждал Великий Дух Балбан, — страшное бедствие обрушилось на страну. Мор напал на людей и на животных. Ослушание — в страхе повторяли вновь прибывшие. Это кара, кара за то, что мы ослушались. Большинство не знало причину бедствий. И только я, только я понимал, в чем причина, и вспоминал слова Великого Духа Балбана.

Их было много, новоприбывших. В какой-то момент их стало столько, что в порту установили контроль и новоприбывших прямо из трюмов кораблей начали переправлять в специальные места, огражденные и охраняемые. Тогда-то меня и заставили уйти из порта — уволили. Наверное, боялись, что я помогу тем, новоприбывшим. Повсюду стали говорить о «хоронской проблеме». Нас стало так много, что это начало беспокоить правителей земли Огон. Так или иначе, но тогда я перестал работать в порту.

Помню, по радио передавали выступление министра. «Мы рады отправить их всех обратно, — говорил он, — но не знаем куда. Мы не знали, что мир окажется настолько велик. Похоже, все эти люди — из России, какое-то местное племя, навлекшее на себя преследования властей. В настоящий момент мы ведем переговоры с правительством этой страны».

Я только невесело усмехнулся.

Меня забрали дня через три после увольнения. Я был дома. Они пришли и громко постучали — полицейские. Я сидел и смотрел на дверь. Долго не открывал. Я сказал себе: «Шепчу, к твоему порогу пришли недруги. Худые вести подступили к дому, готовы обрушиться на твою голову. Открой дверь — и они обрушатся на тебя. Но не пристало бутору так-то встречать невзгоды. Иди и открой дверь, и будь что будет».

Я поднялся и открыл дверь. Вскоре меня уже вели вниз, сажали в машину. Они были вежливы со мной — полицейские. По пути не говорили. Видно, все уже было сказано. Я сказал себе: «Шепчу, земля Огон не приняла тебя. Готовься к встрече с родиной». И кипучая радость поднялась во мне. Я был готов тотчас же вступить на борт корабля и прибыть в мою зачумленную страну. Я устал. Я понял, что высшая воля рассудила по-своему.

Меня

привели в полицейский участок и спросили документы. Я кротко ответил, что подал на них три года назад, но ни слова не получил в ответ. Даже камень издает стон, когда по нему бьют, сказал я им. Может, мне нужно ударить посильнее?

Они переглянулись. Они вообще много переглядывались. Скажу слово — а они переглядываются, словно в удивлении, что слышат от меня человеческие слова.

Я подумал, что эти люди ничего не понимают. Я подумал, что они не умеют различить даже простых слов. Очень медленно и раздельно сказал я им:

— Я вижу, что вы испытываете трудности. Отправьте меня домой. Я скажу, на какой корабль меня сажать. Уверяю вас, я не сбегу.

— Ты понимаешь, что он там бормочет? — спросил один другого. Тот пожал плечами.

Они не понимали меня. А ведь я думал, что выучил их язык.

— Домой! Отправьте меня домой, — повторил я так же раздельно.

— Чего-чего? — переспросил первый и повернулся ко второму.

— Домой просится, — сказал тот.

— Черта с два ему домой! — сказал первый. — Пусть катится к себе, там ему дом.

— Этого-то я и прошу, — смиренно произнес я. — Домой, в страну Хорон.

— Лепечет что-то о стране, — поморщился первый и громко сказал мне: — Мы таких, как ты, каждый день из трюмов вытаскиваем. Все хотят пробраться в страну.

— И куда их отправлять — ума не приложу, — сказал другой. — Они русские, что ли?

— Черт их разберет, — сказал другой. Недалеко, за стенкой, кто-то громко вещал на языке народа Магог:

— И да сбудется по слову Великих Духов — яд и пепел, камни и сера да обрушатся вам на голову! И да прокляты будете во веки веков! И да прокляты будут дети ваши во веки веков! И да прокляты будут дети детей ваших, те, что еще не родились, но пусть родятся уже проклятыми! Да поразят их уродства и болезни, несчастья и беды, боль и смерть, мучения нескончаемые! Да постигнет их трудная смерть!

— Ишь, развопились, — заметил первый.

Разговор наш был закончен. Сначала меня запихнули туда, к ним, к заключенным, а потом всех нас вывели и посадили в машину. Я был уверен, что нас везут в порт, но нас скоро выгрузили. Я попал в охраняемое, огороженное место.

Двенадцать огонских дней я просидел в огороженном стане, вместе с сотнями других выходцев из страны Магог. Одни пробыли в земле Огон долго, как я, другие прибыли только что. Там были женщины и дети. Там были шаманы. Я даже удивился, сколько нас живет на свете, — и это еще не весь народ. Всех нас согнали сюда в одночасье. Тянулись дни. Все мы ждали чего-то — мы и наша охрана. Время текло медленно, как илистый ручей. В первый же день мы узнали, что нас действительно некуда девать — ни одна страна не хотела нас признавать. Узнали, что о нас стали говорить, что пытаются понять, кто мы, на каком языке говорим. К нам приходили люди — ученые, газетчики, просто любопытные, пытались говорить с нами через ограду. Многие пробовали на нас какие-то языки — но мы молчали. Нам не о чем было говорить. Равнодушно и немо встречали мы людей, пришедших посмотреть на нас.

Вскоре узнали мы и еще кое-что. В мире шла война. Кто-то воевал с кем-то. Кто-то что-то пытался делить. Мы не вникали в подробности. О чем мы думали? Скажу от себя — я думал о земле Магог. Как там она? Стоят ли еще селения? Горят ли еще очаги, или запустение постигло нас? Целыми сутками я просиживал в тени, у забора, и думал о земле, которую покинул. Другие тоже думали о чем-то. Ряды сидящих прямо на земле молчащих людей. Некоторых пекло солнце, но они не замечали его жара. Молчание висело над огороженным станом.