Последний маршал
Шрифт:
У двери квартиры, в которой жил Воробьев, меня встретил оперативник. Я представился, и меня проводили к Грязнову. Слава сидел в кабинете покойного за его столом и что-то глубокомысленно изучал.
— Здравствуйте, — сказал я, отрывая его от бумаг. — Вызывали?
Он поднял на меня глаза и, удовлетворительно кивнув, встал.
— Так точно, — ответил мне замначальника МУРа подполковник Грязнов. — Не угодно ли взглянуть на убитого?
— Что-нибудь необычное?
— Как
Он вышел из-за стола и направился к двери. Я внимательно за ним наблюдал. Почему он просил Меркулова, чтоб приехал именно я, а не другой следователь?
Мы вошли в спальню. Воробьев лежал на широкой постели, неестественно высоко задрав голову. Постель была залита кровью, так же как и вся стена сзади кровати. Приглядевшись повнимательнее к убитому, я понял, почему его голова зафиксирована в такой позе. У Воробьева было перерезано горло от одного уха до другого. Я сдержал подступившую к горлу тошноту.
Один из работавших в этой комнате экспертов-криминалистов обратился к Грязнову:
— Здесь мы закончили, Вячеслав Иванович.
— Нашли что-нибудь еще? — спросил его Грязнов.
— Нет, — ответил эксперт и перешел в другую комнату.
Грязнов повернулся ко мне:
— Жена и сын убитого еще не знают о случившемся. Они на даче. Об убийстве нам сообщила любовница.
— Чья любовница? — не понял я.
— Не моя, — усмехнулся Грязнов. — Любовница убитого. Бероева Маргарита Семеновна. Она сидит на кухне и ждет, пока ей разрешат уйти.
— Почему же ты не разрешаешь? У тебя есть к ней вопросы?
— У меня — нет. — Он почему-то смотрел на меня пристально. — Я полагал, что вопросы к ней могут возникнуть у тебя.
— Если я буду вести еще и это дело, то вопросы к свидетелю у меня безусловно будут.
Если бы я встретил Маргариту Бероеву на улице, то забыл бы обо всех своих делах и пошел бы за ней — сто процентов. Но такие дамы по улицам не ходят. Дом, автомобиль, театр, презентация, постель — вот их обычный маршрут.
Она сидела в плетеном кресле, положив ногу на ногу. И естественно, курила.
— Здравствуйте, — сказал я. — Я — следователь Турецкий. Скажите: какие отношения вас связывали с убитым?
Женщина посмотрела на меня с недоумением.
— Близкие, — ответила она.
— Это понятно, — кивнул я. — Меня интересует другое. Были ли вы в курсе дел потерпевшего?
— Когда приедет Нина Викторовна? — неожиданно спросила она меня.
Я посмотрел на Грязнова, и тот немедленно пришел на выручку.
— Это жена убитого, — с каменным выражением лица сообщил
— Спасибо, — кивнув, поблагодарила его Бероева. И, посмотрев на меня, спросила: — Что конкретно вы имеете в виду?
Решительная женщина. Ладно.
— Вы говорили с покойным о его работе? Точнее, о деталях работы?
Она приподняла брови:
— Зачем?
Действительно — зачем? Чего это я пристал к бедной женщине?
— А о политике? — не сдавался я. — Воробьев никогда не говорил при вас нечто такое, что вам казалось непонятным?
— Он всегда говорил непонятно, — ответила Маргарита Семеновна. — Он вообще был непонятным человеком.
— В каком смысле? — быстро спросил Грязнов.
Должен признаться, что по сравнению с МУРом Генпрокуратура сегодня выглядела бледно.
— В прямом, — пожала она плечами. — Я никогда не понимала, что он от меня хотел. Что же касается политики… — она замолчала.
— Что? — Я внимательно наблюдал за ней.
Она глубоко затянулась и выпустила длинную струю дыма.
— Не знаю, как сказать, — задумчиво проговорила Маргарита Семеновна. — Ну, в общем… Как-то он спросил меня… неожиданно… что я буду делать, если к власти придут коммунисты. Куда, мол, я буду прятать свои драгоценности. И поеду ли я с ним в Швейцарию.
Я посмотрел на Грязнова. Лицо подполковника было непроницаемым. Он пристально смотрел на Бероеву.
— Это все? — спросил он у нее жестким голосом.
Она покачала головой.
— Что еще? — спросил я как можно более мягко. Грязнов удивленно на меня посмотрел.
Бероева благодарно мне улыбнулась и ответила:
— Наверное, это касается все-таки больше вас.
— Что именно? — насторожились мы вместе с Грязновым.
— Папка, — сказала она.
— Что?!
— Папка, — повторила Бероева, безмятежно глядя на нас. — Он передал мне папку и сказал, что, если с ним что-нибудь случится, я должна позвонить по номеру, который он мне записал на обложке этой папки. Я умная, но у меня совершенно дырявая память.
— Позвонить и что сказать? — с нетерпением, вполне понятным, спросил я.
— Сказать, что папка у меня. Ко мне приедут и заберут ее у меня. Вот и все. Но мне показалось, что раз тут и МУР, и прокуратура, то вы разберетесь быстрее. Все-таки вы представляете закон, а я довольно законопослушная гражданка. Стучать ни на кого не буду и то, что не мое, отдам. Я правильно поступила, рассказав вам все это?
В последнем вопросе было, конечно, больше чисто женского кокетства, но она заслужила наше восхищение.