Последний меч Силы

Геммел Дэвид

После чего стремглав покинули лес. Когда Кормак вышел из-за деревьев, он увидел, что они улепетывают в долину.

Он хотел было броситься за ними – пусть даже в Длинный Дом, но здравый смысл взял вверх, и он вернулся к пещере. Гриста прислонился к западной стене.

Его седая борода побагровела от крови, лицо было землисто-серым.

Кормак опустился перед стариком на колени и взял его руку в свои. Глаза Гристы открылись.

– Я вижу валькирий, Кормак, – прошептал он, – но они не смотрят на меня, потому

что я без меча.

– Вот, – сказал мальчик, вкладывая рукоять из слоновой кости между пальцев левой руки старика.

– Никому… никому… не рассказывай… про свое рождение. – Гриста боком повалился на землю, и меч выскользнул из его пальцев.

Некоторое время Кормак молча сидел возле трупа своего единственного друга. Потом вышел под солнечные лучи и уставился на долину, далеко внизу.

Ему хотелось громкими криками излить свой гнев небесам, но он сдержался, вспомнив одно из поучений Гристы: месть – кушанье, которое вкуснее есть холодным.

Засунув меч за пояс, он собрал пожитки Гристы и зашагал на восток. На вершине последнего подъема он оглянулся еще раз.

– Я вернусь, – сказал он негромко. – И уж тогда вы увидите демона, клянусь!

3

Прасамаккус вытянул ноги перед очагом, в котором пылали поленья, и отхлебнул вина, подслащенного медом. Его дочь Адриана подала кубок Урсу, и он его принял с ослепительной улыбкой.

– Не трать свое обаяние понапрасну, – сказал Прасамаккус, – Адриана помолвлена с сыном пастуха Гриллом.

– Они влюблены друг в друга?

– Зачем спрашивать меня, когда Адриана стоит рядом?

– Да, конечно. Прими моя извинения, благородная девица.

– Прости моего отца, – сказала она грудным, чуть хрипловатым голосом. – Он забывает, что обычаи его гостей очень отличаются от того, к чему привык он сам. А сикамбры все еще продают и покупают своих женщин?

– Ну, это слишком сурово. Будущие мужья получают приданое, но ведь и в утеровской Британии такое все еще в ходу, не так ли? А женщина – служанка своего мужа. На этом сходятся все религии.

– Мой отец сказал Гриллу, что приданого он не получит, и мы сочетаемся браком на празднике зимнего солнцестояния.

– И вы влюблены?

– Да. Очень.

– И без приданого?

– Мне кажется, отец смягчится. У него же денег куры не клюют. А теперь, с твоего позволения, я очень устала.

Урс встал и поклонился, а Адриана поцеловала Прасамаккуса в обросшую бородой щеку и вышла из комнаты.

– Хорошая девочка! Но, видно, она думает, что я уже впадаю в старческое слабоумие! Она проскользнет через двор и встретится с Гриллом у конюшни. Как тебе вино?

– Сладковато на мой вкус.

Прасамаккус наклонился к очагу и подбросил полено в огонь.

– Мед подбодряет разум и очищает желудок. И, кроме того, отгоняет

злых духов.

Урс засмеялся.

– А я думал, для этого нужен чеснок.

– Тоже годится, – согласился старый бригант. – А еще омела и черные собаки с белыми носами.

– По-моему, ты выпил немного лишнего, друг мой.

– Да, в одинокие вечера это за мной водится. Ты знаешь, я сопутствовал королю, когда он еще не был королем… а гонимым мальчиком среди гор, и прошел через Ущелье Смерти в другой мир. Я был тогда молод.

Я видел, как он стал мужчиной, я видел, как он полюбил, и я видел, как мало-помалу умирало его великое сердце.

Он всегда был человеком с железной волей. Но теперь только это у него и осталось – железо. А сердце мертво.

– Его жена? Ты о ней?

– Пленительная Лейта. Гьен Авур. Лесная Лань.

– Насколько мне известно, песня эта тут под запретом. Что и понятно. Короля сделал рогоносцем его родич, предал друг.

– Не так все просто, Урс. Совсем не так просто.

Как всегда. Кулейн лак Фераг был несравненным воином, человеком великого благородства. Но у него было уязвимое место – он жил без любви. Он вырастил Лейту, и она любила его с самого детства, но они были обречены.

– Ты говоришь так, будто у человека нет выбора.

– Иногда выбора и нет. Кулейн скорее умер бы, чем причинил боль Утеру или Гьен, но король знал, что его жена всегда любила Кулейна, и злые чувства забушевали в нем, как степной пожар. Ему все время приходилось вести то одну войну, то другую, и он начал все время оставаться при войске. С Гьен он встречался очень редко и назначил Кулейна ее защитником. Он насильственно сводил их, и в конце концов они уступили своему желанию.

– Как он узнал?

– Это ни для кого не было тайной, а любовники были обречены. Люди видели, как они прикасаются друг к другу, гуляют под руку по садам. И Кулейн часто входил в покои королевы поздней ночью, а выходил с зарей. Как-то ночью королевские телохранители ворвались в опочивальню королевы, а Кулейн был там. Их обоих приволокли к королю, и король вынес им смертный приговор. Однако Кулейн вырвался на свободу… а через три дня напал на стражу, сопровождающую королеву к плахе, и они спаслись вместе.

– Но на этом история не кончается?

– Да. Как ни жаль… – Прасамаккус умолк, его голова откинулась на высокую спинку кресла. Кубок выскользнул из его пальцев на ковер, но Урс успел поймать его, прежде чем вино залило козью шкуру. Потом принц улыбнулся и встал. У двери спальни на табурете лежало свернутое одеяло. Урс взял его, накрыл им Прасамаккуса и вошел в отведенную ему комнату.

Адриана улыбнулась и откинула одеяло. Быстро раздевшись, он лег рядом с ней и нежно откинул золотые пряди с ее лица.

Она обняла его за шею и привлекла к себе.