Последний меч Силы
Шрифт:
– Он обозвал шлюхой собственную дочь! По-твоему, это не смешно? Половина нас старалась заманить ее в постель, а вторая половина тоже не отказалась бы. И вот она голая наедине с сикамбром!
– Мне не смешно, Плутарх! У сикамбра чести не больше, чем у помоечной крысы, и девица заслуживает чего-то получше. Никому не упоминай ее имени.
– Но ее же видели все, кто был в коридоре.
– Они тоже будут молчать. Ты понял?
– Конечно.
– Вот и хорошо. А теперь оставим нашего похотливого барана спать.
Урс
Он увидел, как из груди Балана было вырвано сердце, услышал предсмертный вопль, беспомощно смотрел, как свет жизни угас в глазах его брата. Бедный Балан! Милый младший братишка! Как он плакал, когда нашел олененка со сломанной ногой. Урс прекратил страдания малыша, но Балан еще долго не мог успокоиться. Он стал бы священником, но Урс, употребив силу любви старшего брата, уговорил его заняться обретением богатства.
Они оба привыкли к роскоши в отцовском дворе в Тингисе, но когда старик скончался и выяснилось, сколько он задолжал, Урс не готов был вести почти нищенскую жизнь. На остатки семейного состояния они добрались до Сикамбрии и явились к знатным родичам.
Король Меровий даровал им именьице под Марцией, где пребывал двор, но доходы были скудными.
Балан был блаженно счастлив, бродя по горам, купаясь в серебряных ручьях, сочиняя стихи, рисуя деревья и красивые долины. Но Урсу такая жизнь не подходила: слишком мало доступных женщин и полное отсутствие широких кроватей, устланных шелковыми простынями.
А Балан был бы счастлив в тингисском монастыре Откровения, где спал бы на жесткой постели и изучал бы Таинства. А теперь он мертв – жертва короля-демона и алчного брата.
На рассвете кожа Урса начала зудеть, и наконец он сумел открыть глаза. Долгое время он смотрел на грубо обтесанные балки потолка, а по щекам у него струились слезы, и воспоминания жгли душу – меняя ее, пока жаркая боль горя не сменилась льдом ненависти.
«У сикамбра чести не больше, чем у помоечной крысы, и девица заслуживает чего-то получше».
Балан тоже заслуживал чего-то получше от своего брата.
Онемение в его руках и плечах прошло. Отбросив одеяла, он принудил себя сесть и массировал ноги, пока не почувствовал, что по жилам в них вновь заструилась кровь.
Его одолевала телесная слабость, а душу наполняла печаль, граничащая с отчаянием. Открылась дверь, и вошла Порция с деревянным подносом, на котором рядом с деревянной чашей ключевой воды лежал плоский хлебец, кусок сыра и крохотный бронзовый фиал, закупоренный воском.
– Тебе лучше? – спросила она, поставив поднос на ларец у стены и закрыв дверь.
– И да и нет, – ответил он.
Она села рядом с ним, обняла его, прильнула к нему худеньким телом. Он почувствовал сладкий аромат ее
– Ты уверен, что совсем оправился? Отец прислал тебе сонного настоя. Он говорит, что тебе необходимо отдохнуть.
– Я сожалею, что из-за меня ты вчера попала в такое положение. Тебе, наверное, было очень тяжело.
Прости меня.
– Мне нечего прощать. Мы же любим друг друга.
Урс вздрогнул, но заставил себя улыбнуться.
– Для разных людей любовь может означать разное. Агриппа сказал, что чести у меня не больше, чем у помоечной крысы, и он был прав. Еще он сказал, что ты заслуживаешь лучшего, и тоже был прав. Прости, Порция.
– Не проси прощения. Ты не сделал мне ничего плохого. Наоборот, – сказала она, и только тут до ее сознания дошло, что он отверг ее любовь. Однако она была римлянкой и из гордого рода. – Вот еда. Тебе следует подкрепиться.
– Мне надо увидеть короля.
– На твоем месте я сначала бы оделась… и вымылась. – Она отодвинулась от него, встала и направилась к двери. – Ты просто дурак, Урс, – сказала она, и дверь за ней закрылась.
Принц быстро умылся, затем надел рубаху, тунику, черные гетры и накинул серебристо-серый плащ. Его сапоги тоже были серыми и украшены серебряными кольцами. Британскому начальнику конного отряда этот костюм обошелся бы в годовое жалованье, но впервые Урс, глядя в длинное бронзовое зеркало, не почувствовал никакого удовольствия.
Хотя он просил доложить, что у него неотложное дело, король утром его не принял; и до назначенного часа он бродил по Камулодунуму. Позавтракал в саду харчевни, потом отправился на улицу Оружейников и купил новый меч с чуть изогнутым лезвием в берберском стиле.
Эти мечи пришлись по вкусу конникам Утера. Для всадника изогнутый клинок был удобнее традиционного гладия, к тому же они были длиннее и доставали дальше.
Церковный колокол отбил четвертый час после полудня, и Урс поспешил к северной башне, где Бальдрик, слуга и оруженосец Утера, велел ему подождать в длинной зале под покоями короля. Там Урс просидел еще один мучительный час, и только тогда его проводили к королю.
Утер, чьи волосы были заново выкрашены, а борода расчесана, сидел в лучах предвечернего солнца и смотрел на поля и луга за стенами города. Урс поклонился.
– Ты упомянул, что дело не терпит отлагательства, – г сказал король, указывая на сиденье у парапета.
– Да, государь.
– Я слышал о твоем припадке. Все прошло?
– Телесно я здоров, но сердце у меня разрывается.
Быстро и ясно Урс описал представшие ему видения и гнусные расправы, свидетелем которых стал.
Утер слушал в молчании, но его серые глаза померкли и смотрели куда-то вдаль. Когда юноша кончил свой рассказ, король выпрямился и обвел взглядом город внизу и его окрестности.