Последний меч Силы
Шрифт:
Галеад встал, направился к своему коню, но внезапно вернулся к Катериксу.
– Вчера ночью твоя дочь прижала нож к его горлу.
Катерикс кивнул:
– Утром она рассказала мне. Я очень ею горжусь.
– Но почему она занесла над ним нож?
– Это он надругался над ней и убил ее мужа.
– А ты перевязал ему рану? Митра сладчайший!
Он заслужил смерть!
– Очень возможно, – ответил Катерикс с улыбкой.
– Ты думаешь, он поблагодарит тебя за свое спасение?
– Поблагодарит или нет, это
– Но ведь, может быть, ты спас его только для того, чтобы он продолжал убивать ни в чем не повинных людей… и насиловать других женщин.
– Я не отвечаю за его поступки, Галеад. Только за свои. Ни один человек не допустит по своей воле, чтобы те, кого он любит, терпели страдания и боль.
– С этим я не спорю, – сказал Галеад. – Любовь – прекрасное чувство. Но он-то не принадлежит к тем, кого ты любишь.
– Да нет же. Он брат мне.
– Ты его знаешь?
– Нет. Я имею в виду не брата по плоти. Но он – как и ты – мой брат. И я должен ему помочь. Все очень просто.
– Так не поступают с врагами, Катерикс.
Старик посмотрел на раненого разбойника.
– Лучше всего поступить с врагом так, чтобы он стал твоим другом, ведь верно?
Галеад вернулся к коню, сел в седло и дернул поводья. Конь зашагал по дороге. Чуть дальше рядом с ней Пиларас собирала травы и улыбнулась ему, когда он проезжал мимо.
Галеад ударил коня каблуками и поскакал к морю.
Кулейн сидел под звездами шестнадцатой ночи своего пребывания на острове. Каждое утро, просыпаясь, он находил у входа в башню деревянный поднос с едой и питьем. Каждый вечер поднос с пустыми мисками и кувшином кто-то уносил. Часто он замечал неясную фигуру на тропинке внизу, но всегда тут же возвращался в башню, чтобы его ночные посетительницы могли избежать встречи с ним, раз они этого столь явно желали.
Но в эту ночь на него в лучах луны упала тень, и, подняв голову, он увидел женщину в белом одеянии, чье лицо скрывал глубокий капюшон.
– Привет тебе, госпожа, – сказал он, жестом предлагая ей сесть, а когда она села, он заметил, что под капюшоном ее лицо спрятано под покрывалом. – Есть ли здесь нужда в подобной скромности? – спросил он.
– Здесь, как нигде, Кулейн. – Она откинула капюшон, сняла покрывало, и у него перехватило дыхание, когда лунный луч упал на бледное, так хорошо ему знакомое лицо.
– Гьен? – прошептал он и приподнялся, чтобы подойти к ней.
– Останься там, – велела она с суровым безразличием в голосе.
– Но мне сказали, что ты умерла!
– Я устала от твоих посещений, а для тебя я уже умерла.
В ее волосах появились серебристые пряди, паутинка морщинок у глаз и в уголках губ, но для Кулейна королева не утратила и йоты своей красоты.
– И все-таки ты снова здесь, – продолжала она, – и вновь меня терзаешь. Зачем ты привез ко мне… его?
– Я не знал, что ты здесь.
– Я
Одинокой королевой я любила тебя – и тем погубила своего сына. Несколько лет я ненавидела тебя, Кулейн, но это прошло. Теперь осталось только безразличие – и к тебе, и к Кровавому королю, которым стал мой муж.
– Ты, конечно, знаешь, что твой сын не погиб?
– Я многое знаю, Владыка Ланса. Но больше всего я хотела бы узнать, когда ты покинешь Остров.
– Ты стала безжалостной женщиной, Гьен.
– Я не Гьен Авур, не твоя маленькая Лесная Лань.
Я Моргана Острова, хотя мне говорили, что меня называют и другими именами. Ты знаешь, как это бывает, Кулейн. Ты, который был Аполлоном, и Энеем, и королем Кунобелином, и носил еще столько не менее прославленных имен.
– Я слышал, что здешнюю правительницу называют Феей-Ведьмой. Но я и вообразить не мог, что это ты.
Что с тобой произошло, Лейта?
– Мир изменил меня, Владыка Ланса, и больше меня не трогают ни он, ни его обитатели.
– Так зачем ты здесь, в этом священном месте?
Обители мира и исцелений?
– Оно таким и остается. Сестры преуспевают в своем служении, но я и еще некоторые отдаем свое время приобщению к истинным Таинствам: нитям, соединяющим звезды, вплетающимся в человеческие жизни, перекрещиваясь и сплетаясь, образуя ткань судьбы мира.
Прежде я называла все это Богом, но теперь я вижу, что такое величие далеко превосходит любого бессмертного, доступного человеческому воображению… Здесь в этом…
– С меня довольно, женщина! А Утер? – оборвал ее Кулейн.
– Он умирает, – злобно сказала она, – и когда умрет, потеря для мира будет невелика.
– Никогда не думал, что увижу в тебе черноту, Гьен.
Ты всегда была изумительно красивой. – Он угрюмо усмехнулся. – Но черное зло является в разных обличьях, и не обязательно уродливых. Я провел здесь много ночей в безмолвном покаянии, так как верил, что положил начало этой общине из себялюбивых побуждений.
Что же, госпожа, возможно, они и были себялюбивыми.
Тем не менее Остров создавался с любовью и во имя любви. Ты же – с твоим проникновением в Таинства, известные мне за тысячу лет до твоего рождения, – ты извратила его. Я больше не останусь на Торе… не буду ждать твоего решения. – Плавным движением он встал, поднял свой посох и начал длинный спуск вниз к кольцу хижин.
Ее голос зазвенел позади него холодным торжеством:
– Твоя лодка ждет, Кулейн. Если ты отплывешь не позднее часа, может быть, я не дам Кровавому королю умереть. Если же нет, я отзову сестер от его ложа, и ты сможешь забрать его труп, когда пожелаешь.