Последний мужчина
Шрифт:
— Софи! — прикрикнула Хельма.
— Да ладно, ладно, — отвернувшись и глядя в сторону обрыва, выдавила подруга.
— Какая Полина? — Сергей недоумённо посмотрел на Хельму, ожидая поддержки.
— Бонапарт. Полина Бонапарт. Средняя, любимая сестра императора. Ни с кем из мужей практически не жила.
— Та, что своими экстравагантными выходками шокировала Европу? Припоминаю… — задумавшись, произнёс он.
— Да, верно подметил, они доставляли братцу немало хлопот. — Хельму явно раздражала тема. — Это муж её Камилло, оттуда и прозвище, — добавила она хмуро. — За несколько месяцев до смерти Полины произошло её воссоединение с супругом.
— Вот
— Венерой? Так это она и есть? Та, что на мраморной кушетке, с позолотой? Ах, да! Полина Бонапарт! — Сергей поймал себя на мысли, что подруги знают больше, чем он ожидал.
— Не правда ли, символично? — уже зло прошипела София. — Только поздно. Всё кончено.
Наконец он начал понимать, что и женщины рядом с ним, и великий скульптор эпохи Наполеона, и старуха в замке связаны странными, неведомыми для него событиями, которые и диктовали тон неприятного разговора.
— Что же… что же она сделала вам? Чем заслужила такую участь? И почему выглядит так ужасно? Ведь вы…
— А разве ты не замечал, как быстро стареют люди, когда не слышат биения своего сердца. — Хельма посмотрела ему в глаза.
— Да нет, подружка, там другая причина, — вставила София.
— В груди его уже нет, — пропустив замечание, задумчиво произнесла Хельма.
— А где же оно?
— У твоего двойника.
— У моего? — и тут же спохватившись, поправился: — А разве он есть?
— Человек сам творец своей личности, — голос Хельмы был спокоен. — И постоянно отбивает от неё массу ненужных осколков. Но выбросить не может — носит с собой до конца. А «ненужность» у каждого своя. Некоторые считают лишними свои слабости: доброту, сострадание, порядочность. Ну очень мешают. Хотят быть сильными, мужественными, а значит, жестокими.
— Зато как нравятся женщинам! — воскликнула София.
— Если всё идёт как надо, становится препятствием чужая жизнь — перешагивают и через неё, — подруга словно не замечала реплик. — Всё идёт по плану… и в ваше время! — Хельма усмехнулась. — Правда, иногда приставляют обратно. Как Пушкин…
— «И с отвращением читаю жизнь мою!» — зло засмеялась София. — Довести до конца мы ему не дали! — И, как-то подозрительно глянув на Хельму, добавила: — Что-то ты странно ведёшь себя, милая.
— Но если осколков становится слишком много, — продолжала Хельма, не смутившись, — достаточно для второго — он появляется. И забирает твоё имя. А потом и сердце, даже спрятанное уже в камне.
— Как это появляется?
— По-разному. У одних живым, ты видел подобное.
Сергей вздрогнул, но остался неподвижным.
— Для того, чтобы говорить правду тому, первому. Бывает, правда заканчивается, и они больше не встречаются. А бывает и наоборот — говорить есть что, все больше и больше.
— Журфиксы приобретают неслучайный характер! — усмехнулась София. — Но высказаться все равно не успевает!
— Тогда двойник переполняется ею и забирает сердце. Первому оно больше не нужно.
Сергей, машинально приложив ладонь к груди, вдруг почувствовал, что удары, как-то странно двоясь, еле слышны. — Просто мне кажется, всё в порядке, мне так кажется… — повторил он, изо всех сил сжимая зубы.
— Не бойся! — бодрый голос Хельмы звучал спасительно. — Это происходит не сразу, а постепенно. И нисколько не больно. Миллионы живут не чувствуя. И поют, поют, поют. И снимаются, и ставят, и пишут…
— Даже не заметишь! А как случится, ты наш! И согласия твоего никто не спросит! — София хлопнула в ладоши и, подбоченившись, приняла вызывающую позу. — Правда, Камилла почувствовала это мгновенно, как только пообещала мстить.
— Мстить? Кому?
— Такому же, как ты, как все вы, мужчины! Ведь она не сразу стала Боргезе. Полина — её награда за другой поступок. Стерва, — по-прежнему улыбаясь, сквозь зубы выдавила Софи. — Потому и не старела двадцать лет, всё ждала его. На золотой постели. Уж здесь-то оторвалась!
— Кого ждала?
— Кого-кого, Регонда, — она метнула взгляд в сторону Хельмы. — Зато как старела дожидаясь… уже в замке. Как старела! Но и здесь она отомстила ему. Ловко. У, змеища. — Лицо женщины исказила гримаса.
— Софи! — Хельма вперила в подругу взгляд.
— Да ладно, — та уже разошлась и также не отводила глаз. — Это ведь она познакомила тебя с Регондом. Понимала финал. Виды имела! А мне всё Джеймс рассказывал про хохот. В замке по ночам. И ведь ни разу не обмолвился, чей. Теперь, милая, твоя очередь смеяться. Не так ли? Потери-то никакой. — Софи, лукаво подмигнув, кивнула в сторону Сергея. — Ведь та и на него глаз положила! И всё из-за книжонки. — Она зло посмотрела на него. — Все наши неприятности из-за твоей «Последней женщины»! Вы, вы… — подруга была на грани истерики, — начитались обе! А ведь как было хорошо! И потом, когда я отправила всё-таки змею на тот свет…
— На какой тот? — перебила её Хельма. — Думай! Нет, Барроу был прав — знания не передаются половым путём! Вот и Камилла, — голос её стал ледяным, — докатилась до несбыточного.
— Возмечтала о невозможном! Идиотка! Захотела… последнего мужчину! Возомнила себя Евой! Евой Адама наоборот! Точно, змеища… — Софи осеклась, со страхом посмотрев на Сергея и замершую подругу.
— Ну что? Лопнуло семя! Это же тайна совета! Допрыгалась! — вдруг заорала Хельма. — Что будет… что будет-то! Мало того что свела счёты без права на её сердце, меня втянула… чёрт бы тебя побрал! Хотя нужна ты сейчас ему! — Она сдавила голову руками.
— Так тебе же помогла! Его спасала! — отчаянно завизжала София, поняв, что сболтнула лишнего, и ткнула пальцем в сторону мужчины.
Обе женщины разрыдались.
— Что будет, что будет? — повторяла, качая головой, Хельма. — Сердце остановится. Грумонд услышит это… А дальше, а дальше…
Прошло около минуты. Сергей стоял, ошалело наблюдая происходящее. Даже пережитое не позволяло ему с ходу взять себя в руки. Каждый раз до этого он не только узнавал и открывал для себя что-то новое, но и множество вопросов, словно молнии возникая в мозгу и так же внезапно исчезая, уносились в беспамятье, не находя ответов, уступая лавине новых. Мысли путались, и Сергей, не успевая многого спросить, просто чувствовал беспомощность. Сейчас же к его состоянию добавилась тревожность. И не только от странности услышанного диалога, но и от возникшего почему-то убеждения, что он, сам он, без сомнения, уже действующее лицо каких-то невероятных событий, которые разворачивались где-то и кем-то не считавшимся ни с его желаниями, ни с волей. И то, что мужчина видел сейчас, было лишь малой частью тех ужасных событий, лишь пружинкой, запустившей гигантский маховик их чудовищной неотвратимости. Самым же неприятным была уверенность в незримом приближении того, кто был убеждён в виновности и подсудности только ему поступков пленника. По-другому назвать себя он не мог.