Последний мужчина
Шрифт:
— Что на нем?
— Ничего особенного, передача какая-то. Двое мужиков берут интервью у тётки. Правда… короткая, видно, кусок.
Сергей, решительно взяв диск, подошёл к женщинам за стойкой. Те согласно закивали. Экран вспыхнул: трое людей о чём-то разговаривали. Он добавил звук, узнав сразу всех.
— Кто эта тётка? — не отрывая глаз от экрана, спросил Новосёлов.
— Жена великого виолончелиста. Помолчи.
Тот из двух, что с трудом составлял предложения, занимая место, достойное массы молодых талантливых журналистов,
Второй не старался так откровенно льстить собеседнице, интересуясь детьми, которых та всю жизнь, не колеблясь, перепоручала другим. Крайне редко встречаясь с ними, так что порою забывала лица, дама искренне удивлялась бестолковости подобных вопросов и наконец уничтожающе посмотрела на него:
— Вы что, серьёзно не понимаете, сколько времени от меня требовало искусство? Какие ещё дети?! — И, желая, как ей казалось, добить оппонента, отрезала: — К тому же они выросли успешными людьми!
— Им всегда лишь казалось… также как и вам, — пробормотал Сергей.
— Что, что? — Новосёлов наклонился ближе.
Он отмахнулся:
— Потом.
В это время первый, словно вдруг опомнившись и поняв, для чего он получил возможность разговаривать с миллионами, начал задавать именно те вопросы, которых от него ждали эти миллионы.
— С-скажите, — его губа затряслась от страха, — а вам известно, в чём заключается надменность человека? Как проявляется? Х-хотя бы, с-скажем, внешне?
Дама удивлённо, но спокойно повернула голову.
— К чему вы это?
— Скажите, — не ответив, продолжал первый, попытавшись зажать рот ладонью, — вам знакомо высокомерие? Поясняю: пренебрежительное отношение к людям?
Уже обе ладони говорившего заплясали на губах. Глаза наполнились ужасом.
— Что вы себе позволяете! Кто вы? И кто я! — выдержанно и громко произнесла женщина. Никто не смел задавать ей подобные вопросы никогда, тем самым беря на себя часть вины в привычке той делить людей по запаху дорогого парфюма. Того, что десятилетиями отбивает смрад палёной плоти, постепенно притупляя обоняние.
Меж тем ладони не справлялись:
— Как вы относитесь к утверждению, что высокомерие по отношению к другим, навязанное окружению как уверенность, — родная сестра ненависти к людям? — продолжал спрашивать первый.
Второй ошарашенно откинулся на спинку стула. Дама решительно поднялась и, смерив взглядом даже те части тел ведущих, что скрывал стол, величественно пошла вон.
— Последний вопрос! — закричал обезумевший свой. — Что у вас на запястье левой руки?!
Экран погас.
— Чертовщина какая-то, но делать-то что? Что делать? — Новосёлов снова
— Боже, теперь понятно, почему тогда именно двое упали замертво. А я надеялся, что не ты… — хозяин закрыл лицо руками. — Ну-ка, признавайся, что натворил? — Он в упор посмотрел на друга. — Что случилось?
— Да ничего, клянусь… ничего. Ну, совсем ничего! Как жил, так и живу.
— А может, мне неизвестно… как ты жил, дорогой? Может, я совсем не знаю тебя? — Сергей вопросительно посмотрел тому в глаза. — Впрочем, уже не важно… А что, что было на диктофоне?
— Так на обратной стороне диска… запись… только голосовая… Правда, фон мешает… какая-то музыка. Короче, и у них… бардак!
— На обратной, говоришь? Ведь не научились ещё на обратной.
— Значит, кто-то научился… — друг усмехнулся.
— Или всегда умел. Дать увидеть… обратную… нет, исказить. — Он на секунду задумался. — Ты сказал, что был не один, а включал диктофон кто? Сам?
— Да нет, — не понимая вопроса, отбивался Новосёлов. — Один из этих…
— Как выглядел? — перебил Сергей.
— Да я знаю, кто это. Тот с диктофона поблагодарил его, назвал ещё первым из ожидающих награды…
— Кто?! — Терпение Сергея лопнуло.
— Да твой знакомый! Меркулов! С флаерами… ты же сам описал его.
— Это же ещё впереди! И ты сказал, романисты!
— Я почём знаю! И потом… не мои слова…
Пазл сложился.
Из окна дома по улице Киевской с видом на темные вершины крымских гор, проглядывающих сквозь кипарисы, в тот поздний час пробивался свет. Пробивался и хрипловатый голос из диктофона, лежавшего не только на столе здесь, но и в далёком Неаполе. Двое мужчин в креслах, затаили дыхание. Собравшиеся внизу на улице — тоже.
Странная музыка доносилась сквозь треск и шипение. А еле слышимые щелчки не оставили сомнений, что записи много лет.
— Это же Скрябин! «Прометей»! — прошептал Сергей. — Вот так да! — И тут же услышал:
«Я, Шандор Лавэй, сегодня, в Вальпургиеву ночь тысяча девятьсот шестьдесят шестого года, объявляю о создании церкви сатаны. С этого, шестьдесят шестого года мы начинаем новое летоисчисление, которое продлится шесть столетий. Верховным жрецом назначается Питер Гилмор…»
— Кто этот Питер? — Новосёлов наклонился к другу.
— Член дэт-метал-группы «Acheron», тс-с-с!
Тем временем голос продолжал:
«Он же написал предисловие к моему детищу, сатанинской библии, и, полностью выполнив свое предназначение, открыто встал на путь противления Христу… С целью окончательного богоубийства».
— Это что, серьёзно? Было? — не унимался Новосёлов.
— Т-с-с! Зайди в инет, всем известный факт. Их даже зарегистрировали в Минюсте США. Кстати… не случайно именно там. Помолчи!
Лента зашипела и защёлкала. Друзья замерли. Так продолжалось около минуты. Вдруг голос прорвался вновь: