Последний наказ

Комарницкий Павел Сергеевич

А руки витязя уже делали своё дело, не дожидаясь команды головы. Он привстал и с колена пустил первую стрелу во вражеских лучников. А вдогонку вторую и третью.

Да, на этот раз разбойничкам, похоже, придётся трудно. Стрелков в шайке было не меньше тридцати, но большинство так и не успело повторить свой выстрел. Ответный залп буквально смёл их с лесной опушки, а ещё спустя пару мгновений стрелять стало и вовсе некому.

— В мечи! — зычный бас боярина Вячко разнёсся, наверное, до самого Владимира. Ну по крайней мере до

Москвы, от которой отряд не успел уйти слишком далеко.

Команда была услышана и исполнена мгновенно — все верхоконные разом разделились на две равные группы и встретили набегавших разбойников клинками. Сам боярин тоже ринулся в бой, не щадя живота. И только возчики, княгиня и сам Ратибор остались в санях.

Ратибор посылал стрелу за стрелой, спокойно и чётко, как на ученьи. Лук ему сработал знаменитый мастер Лесина, живший под городом, в сосновом бору (мастер был угрюм и городской суеты и скученности не любил). Другие ратники-повозники тоже стреляли.

Кое-кто из разбойников имел кольчуги, но с такого расстояния от лука мастера Лесины защитить мог разве что немецкий рыцарский панцирь, и то далеко не всякий. Большинство же было просто зверовидными одичавшими мужиками, одетыми в грязные тулупы. Разбойнички валились снопами, на ходу теряя боевой пыл. И когда в их толпу врезались конные витязи посольской охраны, они с готовностью обратились в бегство.

Время восстановило свой нормальный ход, и Ратибор с удивлением обнаружил, что в туле нет ни одной стрелы. А было две дюжины ровно, между прочим. На лёд из лесу выкатилось до сотни разбойничков, но обратно в чащу успели юркнуть хорошо, если с десяток. А времени и всего-то прошло — гашник на штанах толком не распустишь…

— Как ты, госпожа моя? — Ратибор вдруг испугался, что примет она его за труса. Ну как же — все грудью в бой, а он с бабой в санях…

— Ты промазал ли в кого, Вышатич?

И сразу отлегло от сердца — так спросила…

— В одного промазал — сокрушённо повинился витязь — упал он нежданно. Хреновый из меня философ.

— Ха! Мне бы так-то… — Онфим зашипел и вытащил из окольчуженного плеча неглубоко засевшую стрелу с узким жалом бронебойного наконечника — Глянь-ка, бронь пробили, язви тя…

Витязи бродили среди валявшихся в беспорядке разбойничков, добивали раненых. Княгиня несмело улыбнулась, и Ратибору вдруг почудилось — среди серой декабрьской хмари проглянуло солнышко.

— Другого-то философа боле нету у меня, Вышатич.

…

— Леший бы забрал этих татей проклятых, душегубцев безглавых… Развёл князь Георгий нечисть на своей земле, не следит ни хрена…

— И на рязанской земле тати имеются, боярин — подал голос Ратибор.

— Наши тати почуяли, чем пахнет, в леса попрятались. А до тутошних, видать, не дошло пока.

Боярин Вячко был зол. Ещё бы — хотя убитых в отряде и не было, легко ранеными оказались почти

половина. Сказался первый разбойничий залп, да и в рукопашной кого-то зацепили. Наскоро перевязав раны на морозе, отряд начал искать ночлег.

Они остановились в каком-то крохотном селении, в пять курных изб. И нашли-то её только по запаху дыма. Хотя деревушка-весь разместилась буквально у самой Клязьмы, с реки её было не видно — жители предусмотрительно не тронули лес у самой воды, и даже деревянных мостков было не видать.

Княгиню разместили в крохотной бане, даже без предбанника. Пожилая рябоватая хозяйка протопила баньку, после чего Ратибор отослал её, тщательно проветрил баню, выпустил дым и скутал, чтобы прогрелось дерево.

Он внимательно осмотрел дверь, сбитую из толстых, в ладонь, плах на крепких железных петлях. Гляди-ка, не пожалел хозяин, потратился… Витязь поднатужился, крякнул и снял дверь с петель. Забросил под банный полок.

— Это-то зачем, Вышатич? — подала голос княгиня.

— Наружу дверь-то отворяется — проворчал Ратибор, вешая в дверном проёме меховую полость, взятую из саней — Припереть дрыном да поджечь — и вся недолга…

Он откинул полость, приглашая внутрь.

— Добро пожаловать, госпожа моя.

…

Свечи, как много свечей. Они стояли пучками, они стояли цепочками, и всё это свечное великолепие окружили тесным кольцом самые здоровенные свечки, плотно, одна к одной. Разве можно ставить рядом столько свечей, подумал Ратибор, и тут крайняя из них вспыхнула. От неё тут же занялась вторая, третья, ещё, ещё… И вот уже всё собрание пылает ослепительным огнём, истаивая от жара…

Витязь проснулся разом. Сердце снова колотилось, как тогда, но боли не было.

— Не спишь, Вышатич? — донёсся до него тихий голос.

— Не сплю — помедлив, ответил Ратибор.

— И мне не спится.

И снова молчание. Витязь успокаивал сердце.

— Как мыслишь, Вышатич — вновь заговорила Лада — устоит Рязань?

Ратибор помедлил, раздумывая. Легче всего было ответить "знамо, устоит" Но Ратибор уже уяснил, что княгиня далеко не дура, чтобы утешиться бодряческим ответом.

— Ежели стены устоят, то и Рязань тоже… — осторожно ответил он.

— А ежели проломят стены?

— Не знаю. Очень уж их много.

И снова молчание, долгое, вязкое.

— А ежели бы всю рать, что князь Юрий собрал, на стены поставить? — вновь спросила Лада.

— Тогда да. Вот только окромя Рязани на земле Рязанской ничего не осталось бы. Всё пожёг бы Батыга.

— Лучше потерять часть, хотя бы и большую, нежели всё без остатка. И так всё теперь пожжёт.