Последний негодник

Чейз Лоретта

– Святые небеса, а где же мне еще быть, как не с Лидией? – воскликнула Тамсин. – Я за час соберусь в дорогу. – И с этими словами она спешно удалилась.

– Желаю тебе счастья, Трент, – поздравил Дейн. – Хотя мне ни в жизнь не угадать, что же она нашла в тебе. – Он пожал плечами. – У нас нет времени ломать голову над этой загадкой. Эйнсвуду нужна помощь – после того, как я изобью его так, что от него ничего не останется.

Дейн продолжал говорить, поднимаясь по лестнице.

– Я и не знал, что у него еще есть подопечные. Но Джессика говорит, они

жили с Марсом со дня смерти Чарльза. Проклятый олух! Я все должен узнавать из вторых рук. Черт подери, столько писем приходилось посылать с соболезнованиями, что я с трудом вспоминаю, кто жив, а кто нет. «Какого черта, кто такая Элизабет?» – спросил я Джесс. «Это сестра того маленького мальчика, который умер за год до того, как мы сыграли свадьбу» – ответила она мне. «Но она же умерла, – настаивал я. – Это же было прямо после того, как старина Уорделл лег в сырую землю. Я отчетливо помню Мэллори – каким он был тогда – кочевавшим от одних похорон к другим». «То была матушка мальчика» – пояснила Джессика. «Тогда кому, к дьяволу, мой секретарь посылал соболезнования по поводу кончины парнишки»? – поинтересовался я. – «Выходит, старшей сестре».

К этому времени они свернули в крыло с гостевыми комнатами, где была спальня Трента.

– И вот, оказывается, не только эта сестра не умерла, но там имеется еще одна, – продолжил Дейн. – И, к всеобщему удивлению, живет с Марсом, у которого своих девять детей и еще один на подходе, хотя жене его по меньшей мере сорок пять минуло.

Маркиз толкнул дверь спальни Берти.

– Эйнсвуду следовало мне рассказать.

– Ну, и мне он ничегошеньки не говорил тоже, – вставил Берти, проходя следом за Дейном.

– Тебя он почти не знает, – напомнил Дейн. Он протопал обратно в коридор и громогласно позвал камердинера.

Вернувшись, маркиз сказал:

– Я женат уже шесть месяцев. Мог приехать за этими девочками в любое время и забрать их жить к себе. У нас что, места мало? И Джессике пришлась бы по душе женская компания. Не говоря уже о том, что это дочери Чарли. Одного из самых отличнейших парней, которых мне довелось знать. Да я бы в тот же миг оставил Париж, чтобы поехать на его похороны, кабы этот идиот, мой дружок, сподобился прислать мне весточку. Но к тому времени, когда я услышал новость, Чарли уже неделю как покоился в земле.

Дейн отыскал чемодан Берти и бросил его на кровать.

Потом появился Эндрюс, но Дейн отослал его прочь.

– Я сам помогу Тренту, – заявил он. – Иди, пакуй мои вещи. Ее милость объяснит тебе, что нужно взять.

Эндрюс удалился.

Дейн прошел в гардеробную и продолжал говорить, пока опустошал ее содержимое.

– Мне следовало там присутствовать, когда они предавали земле прах Чарли. И я должен был быть с Эйнсвудом, когда они хоронили парнишку рядом с отцом. В такие моменты мужчине стоит окружить себя друзьями, а Эйнсвуд не ладил с сестрами Чарли, я бы сказал. И с их мужьями. – Он бросил ворох одежды на кровать и посмотрел на Берти. – По крайней мере, в этот раз он попросил помощи. Не сомневаюсь, что

это проделки моей кузины. – Дейн вернулся к гардеробной. – Ты отвезешь туда мисс Прайс…

– В общем-то, – встрял Берти. – Она мисс Придо.

– Неважно. – Дейн вытаскивал из комода завернутые жилеты. – Короче, твою суженую. Ты отвезешь ее в Лондон и останешься там, и будешь делать в точности то, что прикажет моя кузина. Лидия знает Лондон, как свои пять пальцев, и у нее такие источники, поставляющие ей сведения, что с ней по этой части не сравнится сам министр внутренних дел.

– Ты считаете, их девчонки доберутся до Лондона? – спросил Берти. – Глядя по тому, как они никогда не доехали до Липхука, может, решили поехать домой.

– Возможно, – согласился Дейн. – Вопрос в том, где он, этот дом?

.

Вир продирался сквозь лесную чащу, густо заросшую, словно тропические джунгли. Будто из-под земли вырастали и змеями извивались корни, хватали его за ноги, и он спотыкался, падал, сражался и проталкивался вперед. Темно и холодно, мучительно холодно. Ни лучика луны, ни света звезд не проникает сквозь сплетенные сучья над головой. Он не видит, куда идет, но слепо следует на звук плача, детского плача, от которого пробирает ужас.

Рубашку пропитал холодный пот.

Я иду. Рот Вира складывается в слова, но ни звука не слетает с губ. Мальчик не слышит его, не узнает, думает, что дядя бросит его.

Это ложь. Я никогда не оставлю тебя. Никогда. Никогда.

Но Вир бросил мальчика Чарли, оставил его на дураков и трусов… обрек на самое худшее.

И вот почему Вир сейчас наказан, его лишили голоса и душат, пока задыхается ребенок… пока гнойная дифтерийная пленка-убийца разрастается внутри его.

Рука Вира хватает мрамор. Пальцы скребут по нему, ищут ручку. Преграду не сдвинуть. Закрыто. Он колотит в дверь, решительно, твердо.

Нет!

Он дергает замок, срывает его. Толкает тяжелую дверь и бежит на голос, теперь еле слышный и медленно затихающий вдали.

У изголовья гроба горит свеча. Вир сталкивает крышку, срывает саван, хватает мальчика на руки.

Но в руках остается только холодный туман, исчезающая тень, которая становится все прозрачнее… и исчезает.

«Нет. Нет! Робин!»

Вир пробудился от собственного крика.

Он стоял на коленях, крепко прижимая к груди подушку.

Руки тряслись. Кожа покрылась липким потом. По щекам струилась влага.

Он отбросил подушку и вытер ладонями лицо.

Потом встал и подошел к окну. За окном царила тьма, наполненная сгустившимся туманом, который клубился вокруг них последние изматывающие мили, прежде чем они против желания остановились, поскольку было поздно, и измотанных слуг требовалось накормить и дать им отдохнуть. В отличие от хозяина их не мучила совесть и жестокая тревога, лишившие его сна и желания есть.