Последний остров
Шрифт:
— Вот такое вот сообщение однажды появилось. При том, что раньше его точно не было.
— И что это значит? — спросил Вилен.
Старик вскинулся и посмотрел на библиотекаря.
— А ты не понял?
— Нет.
— Вот! Ты не понял. А хранители-выродки сразу поняли. Они поняли, что те люди, которые ушли с острова на берег, все-таки добрались до Ковчега. И это они запустили это сообщение. Ну и, скорее всего, сделали еще кое-что. Например, оживили людей, которые спали в Ковчеге. И у тех, скорее всего, возникнет желание проведать этот несчастный остров, дабы призвать к
Хранитель усмехнулся.
— Когда тут это услышали и осознали, то среди хранителей началась настоящая паника. Несколько даже покончили жизнь самоубийством. Но остальные сплотились и сели думать, как быть.
— Сперва решили выяснить, смогут ли они здесь дать отпор? Они решили попробовать, работает ли их артиллерийская система. Вывели одну лодку в море и решили ее расстрелять, как они расстреляли ранее корабли пиратов. И как вы думаете, смогли ли они?
Старик почему-то вопросительно посмотрел на Агея, который только открыл рот и не знал, что сказать.
— Правильно! — кивнул хранитель. — Конечно же, не смогли! За прошедшие годы, руководство артиллеристов почти полностью деградировало и они в своем командном центре ничего не смогли сделать. Башни по отдельности еще могли стрелять и были весьма грозным оружием, но это, по мнению выродков, не годилось для полноценной обороны. Остров был беззащитен перед людьми ковчега, которые могли нагрянуть в любой момент!
— И что вы думаете? Эти негодяи опять выкрутились. Они придумали особый план — безумный с точки зрения нормального человека, но гениальный для выродков.
— Они решили разоружиться! Командный пункт был замурован. Артиллеристы расформированы. Все оружие, что было на острове — уничтожили. Надежные люди изымали его из арсеналов, грузили на лодки, отвозили от берега и выбрасывали в воду. Остров стал беззащитен.
— Кроме этого, провели еще несколько мероприятий. Ликвидировали всю дурман-траву и все цветы. Раньше остров утопал в цветах, но теперь стал серым и угрюмым. Кроме этого, выродки договорились, что при появлении мстителей, Великий Хранитель должен будет покончить жизнь самоубийством, дабы на него можно было спихнуть все прегрешения.
— Конечно, тогдашнему Великому Хранителю это не сильно понравилось. Он начал протестовать и тогда его придушили прямо вот на этом месте.
Старик без всяких эмоций кивнул на круглую тумбу между креслами, на которой стояла его бутылка и стакан.
— А взамен выбрали нового, "более понимающего" Великого Хранителя, который дал клятву, что при появлении настоящих хозяев острова тут же покончит с собой. Им, кстати, стал мой папаша.
Хранитель хмыкнул и замолчал, снова задумавшись о чем-то.
— Значит, подлинную историю острова, знали только хранители? — опять спросил Коляныч.
— Хранители? — очнулся старик. — Да я же сказал тебе, хранителям было наплевать! Подлинную историю не знает никто, кроме меня. Меня и вас! При том, что я знаю все очень разрозненно и фрагментарно.
— Но, вы-то, откуда все это узнали? — с благоговением в голосе спросил Вилен.
Хранитель несколько секунд смотрел на библиотекаря, а затем отвел взгляд.
— Это
Он снова замолчал, глядя в пространство странным взглядом. Агею показалось, что он не решается им что-то сказать.
— Давно это было, — тихо проговорил хранитель. — Тут очень долгая история, но если вам интересно, то я выродок, на котором пробу негде ставить. Как вы отнесетесь к тому, что мой отец и дед — это один человек?
— Это как? — не понял Агей.
— А вот так! — жестко сказал старик. — Папаша обрюхатил свою дочь и от этого кровосмешения родился я! Так что он мне и отец и дед. Разумеется, так не должно быть и природу не обманешь. Я с самого раннего детства чувствовал тягу к смерти. Но тогда случился один случай. В день, когда мне исполнилось десять лет, мой папаша впервые надругался надо мной.
Старик помолчал, глядя в пространство.
— Я хорошо помню ту ночь, вернее, утро, словно это было сегодня. После той ночи, рано утром, я влез на крышу нашего дома. Ночью прошел дождь, и наша двускатная крыша из темной черепицы стояла мокрой. На небе висели тучи, но уже светало. Я подошел к краю крыши, чтобы броситься вниз, на плиты двора, как вдруг в тучах появился просвет и первые лучи солнца осветили башню. Запретную Башню. До сих пор помню, как это было. Весь город серый, а одна башня оранжевая, почти красная. Я потом только понял, что это был знак мне свыше. Я понял, что должен разгадать тайну этой башни!
Хранитель опять немного помолчал, а потом продолжил:
— Я вернулся в дом и когда папаша проснулся, спросил у него о башне. Вместо ответа, он заехал мне в морду и разбил нос. И вот именно с того самого момента я и стал одержим историей. Тяга к знанию пересилила тягу к смерти. Я начал просиживать в библиотеках дни напролет, ища упоминание о Запретной башне. Перерыл все домашние книги. Читая книги по истории, я понял, что с историей острова — дело нечисто. Я нашел много противоречий и, самое главное, нигде вообще не говорилось о башне. Словно ее и не было. Это только меня подстегнуло, и я стал одержим этим вопросом.
— Вскоре произошло еще одно событие. Умер мой дед, он же прадед. Это была легендарная личность. Среди простых людей острова он был мало известен и даже так называемая элита острова не догадывалась, что это не простой человек, хоть и выродок. Ему было почти девяносто лет, и он был рожден вне острова! Когда лодка с выродками пришла на остров, он был мальчишкой!
— И вот, когда он умирал, то папаша заставил меня сидеть с ним, поскольку слуги в ужасе разбегались, ибо подыхал тот в больших мучениях. Он то вопил от боли, то начинал говорить странные вещи. Он давно их говорил, но я еще совсем малым был и считал это просто стариковским бредом. И вот тогда, у его смертного одра, когда мы остались одни, я начал задавать ему вопросы и многое узнал. У него тогда что-то вроде просветления случилось. После очередного моего вопроса, он серьезно посмотрел на меня и спросил: правда ли, что я интересуюсь историей? Я кивнул и начал спрашивать про башню. Тогда он показал на большой книжный шкаф, что стоял в комнате, говоря о каких-то тетрадях.