Последний ответ
Шрифт:
В предисловии к американскому этапу биографии Эйнштейна Йосимура приводил несколько забавных случаев. Так, например, он пересказывал анекдот про то, как по приезде в Принстонский университет лохматого Эйнштейна приняли за электрика и попросили поменять лампочку. Шутник по натуре, Эйнштейн никому не открыл, кто он такой, пока не устранил неисправность, чем сильно сконфузил университетских чиновников.
Йосимура цитировал также рассказ журналиста по фамилии Валлиас про забавный эпизод с американским шофером Эйнштейна:
«Когда Альберт еще не достиг
И вот во время одной из таких поездок по Соединенным Штатам водитель Эйнштейна сказал, что присутствовал уже на многих лекциях и все его рассуждения помнит наизусть. Тогда отец теории относительности задумал веселую шутку: он предложил поменяться ролями, чтобы шофер выступил в роли Эйнштейна в маленьком городке, куда они направлялись, и там прочел лекцию, раз уж знает ее назубок.
Так они и поступили, и все шло превосходно. Подмены никто не заметил, слушатели думали, что перед ними выступает великий гений. Сам же Эйнштейн сидел в зале, искренне наслаждаясь спектаклем.
Но в конце кто-то из публики задал вопрос, на который лектор не мог ответить. Тогда, и глазом не моргнув, поддельный физик выпалил: «Ну, этот вопрос настолько прост, что даже мой водитель на него ответит». И предоставил слово Эйнштейну».
Забавный анекдот, вероятно слегка отшлифованный временем. На самом деле об Альберте Эйнштейне рассказывали столько историй, что если бы он и не открыл теорию относительности, то все равно, наверное, чем-нибудь прославился бы.
В этот момент распахнулась дверь ванной, и я переключил внимание на Сару Брюне, которая вошла в комнату, обернутая полотенцем. Мое присутствие ее, казалось, не волновало.
Все-таки, уже совсем собравшись обнажиться, девушка насмешливо взглянула на меня и произнесла:
— А ты не хочешь принять душ? Было бы невежливо явиться на вечеринку Йенсена, не смыв с себя пот после долгой дороги.
— Я просто дожидался, когда ты выйдешь, — пробормотал я, встал с постели и отправился в ванную.
По улыбке француженки я убедился, что игра ее забавляла. Она все больше распаляла мое желание, испытывала меня на прочность. Я решил не поддаваться.
Осторожно намыливая пораненную голову, я подумал, что если мы до сих пор сохраняем жизнь в этом клубке тайн, то лишь потому, что такое положение устраивает нашего незримого кукловода. Кто этот человек и когда он наконец-то появится на сцене, оставалось для меня загадкой.
Вот о чем я раздумывал, когда сквозь полупрозрачную занавеску увидел, что Сара вошла в ванную, даже не постучав. Она вела себя так, словно я человек-невидимка, что, конечно же, сильно меня угнетало. Сара, переодевшаяся в роскошное платье, которое подчеркивало всю прелесть ее тела, причесывалась перед зеркалом, а я тем временем заживо варился под душем в чем мать родила — добраться до крана не было никакой возможности.
Приведя свою прическу в порядок, она в первый раз краешком глаза покосилась на занавеску, за которой я стоял. Сара лукаво улыбнулась и принялась подводить
Я в отчаянном броске дотянулся до полотенца, прикрылся, вышел из душа и разыскал в чемодане не самую свежую смену белья.
Все мои пять чувств жили предвкушением того, что ожидало нас на верхнем этаже отеля. Четверть часа спустя мы окажемся на встрече, которую одним участникам будет трудно позабыть, а другим не удастся вспомнить, поскольку вскоре они утратят нечто более значительное, чем память.
26
Год чудес
Твои стремления — это твои возможности.
Апартаменты Йенсена занимали весь верхний этаж отеля «Рояль». Лестница из просторной гостиной выводила на широкий балкон. Официант в старинной ливрее обносил напитками и бутербродиками дюжину приглашенных, которые болтали, разбившись на группы. Судя по алчности, с которой они поглощали угощение, это были журналисты, в последнюю минуту вызванные для освещения знаменательного события.
28
Сэмюэл Джонсон (1709–1784) — английский критик, ученый и поэт.
Я сомневался, стоит ли игра свеч.
— Все это выглядит куда серьезнее, чем я предполагала, — прошептала мне на ухо Сара. — Полюбуйся-ка на Йенсена.
В этот миг хозяин вечеринки пересек зал, приветствуя собравшихся, и направился прямо к нам, победоносно улыбаясь. Ослепительной белизны костюм с бордовой бабочкой придавал ему вид пришельца из иного времени.
Пожав мою руку и приложившись губами к ручке моей спутницы, датчанин изрек:
— Рад, что вы тоже здесь. Вечер этого понедельника станет ключевым моментом в истории науки.
Я недружелюбно покосился на Йенсена и спросил в упор:
— Что, придет Милева?
— Быть может, какая-нибудь Милева уже здесь, — ответил он, масляным взглядом пробежавшись по собравшимся. — Ведь в Белграде это довольно распространенное имя. Кстати, пока еще не все журналисты прибыли.
— Ты устраиваешь пресс-конференцию?
— Ну, в общем-то, я позвал некоторых местных журналистов и кое-кого из корреспондентов важнейших мировых изданий. В этот исторический вечер они сделаются провозвестниками наших идей. Вам тоже, мои любезные друзья, дозволяется распространять важную новость — начинайте хоть завтра.
Йенсен вещал, точно мессия, однако на мой вопрос о Милеве он так и не ответил. Мы до сих пор не знали, нашел ли он внучку Эйнштейна и появится ли у нас возможность хоть как-то с ней пообщаться.
Йенсен словно проник в мои мысли, выверенным движением приобнял нас с Сарой за талии и загадочно провозгласил:
— В полночь раскроется ящик Пандоры. Ничто уже не останется таким, как прежде.
— А Павел придет? — неожиданно спросил я.
Хозяин праздника недовольно воззрился на меня, как будто бы упоминание о польском физике портило все благолепие его замыслов.