Последний патрон
Шрифт:
Правление колхоза помещалось в одном доме с сельсоветом, в другой его половине. Вскоре вместе с Симочкиным вошел Герасимов. По виду ему можно было дать лет пятьдесят. Худощавый, борода взъерошенная, глаза беспокойные, угрюмый, он производил впечатление человека, всегда готового к драке.
– Садись, Василий Алексеевич, - участливо сказал Андрейкин, не здороваясь.
Герасимов молча сел на табуретку, посмотрел с любопытством на Киреева, стараясь припомнить: не видал ли где?
– Давай, Василий Алексеевич, поговорим откровенно. Ты меня знаешь,
– Ты насчет семян? Верно, виноват. Доверился прохвосту. Несу полную ответственность.
Андрейкин многозначительно глянул на Киреева и продолжал:
– А ведь дело-то серьезное: вредительством называется. Значит, запишем: "Признаю себя виновным..."
– Признаю, не доглядел.
– А ты, Василий Алексеевич, куда ездил двадцать восьмого марта?
– К вам, в райцентр. Просил семянную ссуду.
– А зачем наган брал с собой?
– Наган? Да он у меня с гражданской войны лежит на полке в переднем углу, где раньше иконы были.
Без единого патрона. Я храню его как самую дорогую память.
– Симочкин, принеси! Герасимов, ты когда видел Белова последний раз?
– Накануне.
– Когда узнал о порче семян?
– Тогда и узнал.
– Утром пришли с Ильёй на склад и увидели.
– Ты знал, что Белов собирался в Перевал?
– Кабы знал, так по пути довез бы. Он мне ничего не говорил, да я еще в то время и сам не надумал ехать.
– А кто убил Илью Белова?
– вкрадчиво спросил Андрейкин.
– Я тебя хотел об этом спросить. Ты ведешь следствие.
– Гражданин Герасимов!
– загремел Андрейкин.
– Я требую правдивых показаний!
– Что-о?
– Герасимов побледнел, полез в карман, достал кисет, кое-как свернул цигарку, закурил и неестественно спокойно проговорил: - Дурак ты, Андрейкин. Меня, что ли, подозреваешь? А еще сидишь на ответственном посту.
Андрейкин побагровел, сжав массивные кулаки, медленно и тяжело поднялся и отрывисто, с хрипотцой в голосе отрубил:
– Симочкин, возьми его!
Когда милиционер увел Герасимова, Киреев спросил:
– Вы что, в самом деле Герасимова подозреваете в убийстве?
– Да больше и подозревать некого. Ведь он один отлучался из деревни двадцать восьмого марта! Мало того, я получил сведения, что он в Перевале разговаривал по телефону утром того дня и телефонистка заметила у него на руке следы крови. Герасимов озлоблен неудачами, а тут еще порча семян. Колхоз и без того отстающий. С колхозниками груб, с районными работниками не ладит. Давно его собирались заменить, да все руки не доходили. И знаешь, кого метили на его место? Покойного Илью! Нам это тоже надо иметь в виду. Герасимов, конечно, не классовый враг, а нет-нет да и прохаживается насчет партийного руководства.
Правда, выше области не поднимался. А наган? У кого он еще есть?
Андрейкин устроил очную ставку Герасимову с Поповым. Попов на вопросы отвечал неторопливо, обдуманно, уверенно,
– Ты припомни, Василий Алексеевич, сколько раз я говорил тебе, что крыша протекает и семена могут сопреть. Даже заявление тебе подал. Неужто забыл?
– Врет он все. Ничего не говорил!
– Василий Алексеевич! Я же заявление тебе подал после отчетного собрания, а ты его в стол бросил. Я еще сказал, что насчет семян, а ты сказал, что сам все знаешь. Вспомни!
– упрашивал Попов.
– Врешь!
– твердил Герасимов, не глядя на Попова.
Андрейкин снова постучал Симочкину и, когда тот вошел, приказал:
– Иди с ними и обыщи стол председателя колхоза.
Найдешь заявление Попова - тащи сюда.
Заявление нашлось в ящике стола среди старых ненужных бумаг.
– И теперь будете отпираться?
– переходя на "вы", спросил Андрейкин зло.
– Чего отпираться? Не видал я этой бумажки, да ее там никогда и не было.
Направив Герасимова в райцентр Приреченское под конвоем Симочкина, уехал и сам начальник райотдела.
Результатами своего розыска внешне казался довольным, бодрился, а где-то внутри копошилось сомнение.
"Мог ли старый коммунист Герасимов пойти на такое подлое дело?" А кто еще? Ответ на это "кто еще?" и успокаивал: нет никого!
II
Милиционер Симочкин со своей канцелярией располагался в небольшой комнатушке с отдельным входом рядом с кабинетами председателя сельсовета п председателя колхоза. Посредине комнаты стоял кухонный стол, окрашенный суриком и покрытый кумачовой скатертью, испещренной чернильными пятнами.
Много места занимал на столе самодельный письменный прибор, сооруженный из толстой доски, с двумя чернильницами-непроливашками.
Неудобно расставив ноги по обе стороны стола, на табуретке сидел Симочкин и писал. Ему не удавались канцелярские обороты речи, а писать простыми, обычными словами он считал признаком необразованности.
На приветствие вошедшего Киреева Сймочкин реагировал с достоинством человека, занятого важным служебным делом, то есть головы не поднял, на вошедшего не глянул, а молча продолжал писать. Неторопливо дописал бумагу, искоса посмотрел на' ровные строчки, взял другую ручку и расписался красными чернилами. И только после этого поднял глаза на вошедшего, узнал Киреева, вскочил и отрапортовал:
– Старший милиционер Сймочкин! Возвратился из служебной командировки и приступил к исполнению своих прямых обязанностей. От товарища начальника райотдела получил надлежащие указания и нахожусь в полном вашем распоряжении.
Киреев дал Симочкину задание проследить за работой ревизионной комиссии колхоза, самому осмотреть семенной склад и составить акт о порче семян.
Молодой чекист не мог примириться с мыслью, что коммунист Герасимов, чапаевец-убийца, что он поднял руку на комсомольца, селькора. Все улики против него казались случайным стечением обстоятельств.