Последний поцелуй на ночь
Шрифт:
– Неудивительно. Мужчина часто становится тем, кем он является в глазах любимой женщины.
– Красиво говорите… Но вы-то знаете его давно, можете сравнивать! Кстати, где вы познакомились?
– У нас общее начальство.
– В смысле, вместе работаете?
– Не в прямом смысле. В разных филиалах, но главный босс у нас один.
Вроде бы ответила все нормально и понятно, и
Софи тем временем сама предпочла сменить тему:
– Антонио упоминал, что вы подумываете вскоре крестить кроху… Это правда?
– Да, собираюсь. Хотя сам он против – вы ведь знаете, он атеист.
– А вы верующая?
– Нет, но моя бабушка была глубоко верующим человеком. Раньше мне казалось, что это глупости. Но когда родилась Энджи, я стала сомневаться. А вдруг не глупости? Знаете, ведь если Бога все-таки нет, хуже ей не станет! А если Он есть, то пусть она будет защищена. Плохого в этом точно не будет!
– К сожалению, бывает иногда. У меня знакомая в прошлом году сына крестила, так несчастный ребенок от всех этих поливаний водой на сквозняке воспаление легких подхватил, еле спасли! Вот и скажите мне на милость: если Бог есть, разве допустил бы он такое? Я почему этот разговор-то завела… Мне запомнились слова Антонио о том, что ваша дочь еще ни разу не болела. Если ей так повезло, то не подвергайте ее напрасному риску!
– Я никогда не думала об этом с такой позиции, – призналась Камилла.
– Антонио эту историю знает, я рассказывала ему. Он ведь возражает против крестин, так ведь?
– Да…
– Вот поэтому и возражает, – заключила Софи. – Задумайтесь: может, в этом он и прав? Я-то не сомневаюсь!
– Спасибо, я… Я подумаю.
На дальнейший разговор у них просто не было времени. Сильвия объявила, что пришло время вручать подарки имениннице – для тех, кто этого еще не сделал. Намекала женщина в первую очередь на себя, и Камилле нужно было присутствовать.
То, что подарила Анджелин бабушка, мгновенно заставило Камиллу позабыть и о разговоре с Софи, и о неприятных гостях…
…От нетерпения Вика аж подпрыгнула на кресле:
– Что подарила-то? Не тяни!
– Я и не тяну. Но тут текст на странице закончился.
В качестве доказательства Агния развернула страницу дневника. Вряд ли оригинальная запись так и заканчивалась, просто неизвестный составитель не удосужился добавить последнюю часть.
– Издевательство какое-то! Дальше точно ничего нет?
– Из дневника – ничего, тут дальше какая-то газетная вырезка идет. На английском. На вот, сама почитай.
Заметка была совсем короткой,
Снимок в газете был скромным и не слишком впечатляющим. Однако если прикинуть стоимость такого украшения, то можно было найти немало людей, готовых за него убить…
Максим понимал, что пора бы уже свыкнуться с ролью «хозяина жизни» – «сильного мира сего», или как там это называется? Но у него это не получалось. Слишком уж хорошо в память впились тернии, через которые пришлось пройти к этим звездам. Поэтому в огромном прохладном коридоре больницы он чувствовал себя скованно. Словно он вот-вот привлечет внимание санитаров, они скрутят его и отправят за одну из ободранных, но таких крепких дверей!
Вздор, конечно. Здешние пациенты редко просто так ходят по коридорам, и вообще они специфическая публика. Дорого одетого молодого парня вряд ли кто-то спутал бы с одним из них. И все равно атмосфера этого места давила, хотелось побыстрее выбраться отсюда.
А может, и не в месте было дело… Он ни на секунду не забывал, ради кого сюда пришел. Максим бы никому не признался в этом, но страх по отношению к ней все еще оставался в его душе. За несколько лет сводная сестра стала для него воплощением всего худшего, что может случиться в жизни, – предательства, боли, страдания и унижения. Он обещал себе никогда не пересекаться с ней, не смотреть больше в ее глаза… А вот не получилось.
– С вами все в порядке? – поинтересовалась крепкая санитарка, приставленная сопровождать его. – Бледный вы какой-то!
– Я всегда такой.
– Что, совсем на солнышке не бываете?
– Не берет оно меня, – усмехнулся Максим. – Со мной все нормально, правда. Пойдемте дальше.
В этой психиатрической больнице не было страдающих от депрессии офисных сотрудников или дам с легкой формой анорексии. Сюда вообще никто добровольно не приходил, да и неопасных больных сюда не отправляли. В этой больнице не столько лечили, сколько ограждали мир от потенциальных или уже реализовавшихся убийц, садистов и насильников.
Но даже среди них Нина Лисицына стояла особняком. Она практически не двигалась, содержалась в отдельной палате. Максим настоял, чтобы за ней ухаживали – регулярно мыли, помогали с естественными потребностями, делали массаж от пролежней. Так хотел бы ее родной отец… и отчим Максима. Но на большее он не решался. В палате Нины находилась только кровать и медицинское оборудование.
Это стало для нее худшим наказанием, чем любая тюрьма. Не просто изуродованная, но и потерявшая возможность двигаться, запертая в четырех стенах… И это после того, как она поверила, что стала вершительницей чужих судеб! Женщина была не готова к подобной участи. Она объявила голодовку, но это привело лишь к тому, что ей стали вводить внутривенно питательные смеси.