Последний поход
Шрифт:
Как и девушки, подумал опять парень, прикуривая следующую сигарету от еще тлеющего окурка, который тут же уронил под ноги.
Только один раз пришел лейтенант в морг. И только там понял - никогда не надо смотреть на того, кого хорошо знал живым. Ты его видишь таким, каким не знал: холодным, недвижимым, бледным, чужим. Это все равно что после спелого яблока взять в руки неряшливо раскрашенную восковую подделку. И последняя память обязательно оказывается сильнее.
Поэтому, вспоминая Сашку, Егоров увидел стылый, полутемный маленький морг, где на грубо сваренном железном столе
Виктор сидел, опустив голову, и ему было так одиноко, что вдруг показалось - находится он в центре огромного плато. Вокруг - высохшая и растрескавшаяся земля. На горизонте - разноцветные глыбы гор. Приближается ночь, а ребят рядом нет. Они почему-то ушли туда, за горы, в сторону полка.
Почему и когда это произошло - лейтенант не помнит. Сейчас он даже и не думает об этом, потому что страшное отчаяние человека, одинокого среди чужого, враждебного и непонятного ему мира, все сильнее охватывает его. И откуда-то издалека пробивается неожиданное понимание: все оставившие его покойники. И Виктор вдруг замечает их...
Они идут, не оборачиваясь и даже не оглядываясь. Ему кажется, что он видит их такими, какими они запомнились ему наиболее ярко: Сашка смеется и подкидывает панаму вверх; Виталька хмурится и еще раз вглядывается в топографическую карту; Эдик матерится и кричит, что сухпаев все равно на весь выход не хватит; Файзи, набивая "Беломорину" наркотиком, радостно цокает языком; Вера тихо плачет и все спрашивает: "Там страшно будет, да? Страшно?"; Борисыч, майор, аккуратно режет на газете толстыми ломтиками сало; Серега тягает гирю и его сильное, мускулистое обнаженное до пояса тело блестит в лучах заходящего солнца, точно маслом намазанное; а Валерка, совершенно пьяный, даже не пытаясь смахнуть слезу со щеки, все спрашивает: "За что она так меня? За что?"
"Вдруг они смотрят на меня оттуда, сверху?
– внезапно подумал Егоров. Может, они чувствуют, что я их вспоминаю, и от этого ребятам становится лучше? Ведь человеку всегда хорошо, когда он знает, что о нем кто-то думает. Хотя бы изредка".
Об этом не раз думал Виктор еще там, в Афгане, когда во время дежурства выходил по ночам перекурить на крыльцо штаба, разгоняя подступающий сон.
Глядя на выскакивающие из толстых облаков крупные звезды и слыша тонкий, пронзительный плач шакалов за кольцом минных полей, казалось тогда лейтенанту, что это рыдают души друзей, кружащиеся над полком, откуда начинался их путь к смерти.
Под утро, когда спать хотелось особенно сильно, от выкуренных сигарет становилось горько во рту, и Егоров безостановочно вышагивал по небольшому крыльцу, стоны постепенно затихали.
Виктор, едва улавливая последние печальные звуки, вздрагивал, и казалось ему, что души, оплакав скорые встречи с ныне живыми, взмывают к своим планетам, чтобы в следующих сумерках непременно вернуться обратно.
Теряя друзей, лейтенант все чаще задумывался об их бессмертии. Постепенно уверился он, что ребята живы, но только существование их другое, не видимое и не осознаваемое оставшимися. Еще знал Егоров наверняка, что он непременно свидится с ушедшими. Обязательно свидится.
Не
Слева от набережной по спиральному желобу с постоянно стекающей водой загорелые дочерна мальчишки скатывались в небольшой бассейн, окруженный зеваками. Гибкие детские тела исчезали под водой, швыряя в людей россыпи крохотных блестящих камушков. Толпа весело откидывалась назад. Девушки, взвизгивая, прятались за спины спутников.
"Для них вода - отдых и развлечение, - со злостью подумал Виктор, - а там она принесла Вере смерть".
Медсестра утонула в быстрой бурлящей реке, которая с ревом пыталась вырваться из своего тесного зигзагообразного русла. Вера не могла перенести адскую жару и долгую тряску в душном брюхе бронетранспортера. Она решила хоть на несколько минут войти в ледяную, перехватывающую дыхание воду. Течением женщину вырвало из тихой на вид запруды и понесло вниз, разбивая о камни.
Егоров не смотрел на утопленницу, он хорошо помнил Веру, которая в свое время выхаживала его в медсанбате.
В мягкую, нежную звездную ночь расстреляли из мчащейся на полном ходу машины Серегу. В Афгане он пробыл каких-то четыре месяца.
Лейтенанты вместе прилетели в Кабул на "пересылку", попали в одну часть и даже оказались соседями по комнатам.
Виктор помнит, как Серега, увидев кроссовки "Адидас" в полковом магазинчике, примчался, взмыленный, в модуль занимать деньги у своего командира. До зарплаты им, "зеленым", было еще не скоро.
– Смотри, какие крепкие!
– по-детски радовался Серега и подносил обувь к лицу Егорова.
– Настоящая кожа! Со школы мечтал, да деньжищ таких у родителей сроду не было. Даже и не заикался о них.
– Любой поворот в жизни хорошо начинать стоящей покупкой, - заметил тот.
– Конечно, - согласился Серега.
– А если с такой!
– и он восторженно закатил глаза.
Серега еще долго не мог налюбоваться на "свои кроссовочки". Он мял их в руках и, блаженно жмуря глаза, вдыхал резкий запах кожи.
Затем, вздохнув, лейтенант аккуратно убрал обувь в сине-белую коробку, которую спрятал на дно небольшого чемодана.
Егоров по слухам знал, что у Сереги в Союзе есть девушка, на которой он собирался в ближайший отпуск жениться.
– Поскорее бы в отпуск!
– мечтательно заключил Серега, щелкая замками.
Егоров понимающе кивнул, вспомнив ночь, когда накануне, впервые, родители купили ему индийские джинсы. Тогда он несколько раз просыпался, ощупывал прочную ткань и с нетерпением поглядывал на все еще темное окно.
"Адидас", старый спортивный костюм да военная форма были единственными вещами Сереги, которые сопровождающий увез вместе с гробом его родителям в деревню куда-то под Кострому.
В рваные кровавые ошметки разнесло на фугасе командира роты - Валеру. Саперу до замены оставалось чуть больше месяца.