Последний полет «Ангела»
Шрифт:
— Что будем делать, господин капитан?
Вилли, очевидно, думал о том же.
— В доме есть подвал? — спросил Адабаш.
Фрау Раабе энергично кивнула: у нее в доме есть все, что требуется для добропорядочной семьи.
— О, господин капитан, наш дом построен отлично! Мой муж…
— Мама… — остановила ее Ирма.
Она тоже понимала, что капитану надо принять какое-то решение.
— Я прошу вас, фрау Раабе, и тебя, Ирма, укрыться в подвале и надежно закрыть вход в
— Нет! — отрезала фрау Раабе. — Супруга полковника фон Раабе в своем доме хозяйка и…
Вилли бесцеремонно ее перебил:
— Гестапо вздернет вас, меня и Ирму на первом же фонаре, даже не поинтересовавшись, чья вы супруга, а только обнаружив здесь советского капитана.
— Майн готт! — Фрау Раабе начала понимать весь трагизм ситуации: русских здесь еще нет, а гестапо свирепствует, и Вилли прав — они даже не спросят, как и что, просто накинут петлю и потянут за конец веревки.
— Ты, Вилли, закрой их в подвале, а сам уходи к себе… Только попробуй передвинуть мою кровать так, чтобы у меня под прицелом были и дверь и окно.
Вилли кивнул, он задумался, подошел к окну, чуть отодвинул край шторы.
— Пусто, — сообщил он, — они увели всех своих людей туда, на передний край. Это в нескольких километрах отсюда. Но скоро они подтянут сюда резервные части: надо быть идиотом, чтобы оставить без присмотра такую зону. Отсюда — дорога к центру.
Адабаш знал, где проходит линия обороны врага, он ведь прополз здесь все метр за метром, тенью проскользнул среди руин. Это было вчера ночью, всего лишь меньше суток назад, а кажется — очень давно. Выбрался ли к нашим сержант?
— На что вы надеетесь, господин капитан? — Вилли спросил это почти безразлично и только чуть дрогнувший голос выдал его волнение.
— На свое счастье, — ответил Адабаш. — И еще на Орлика. Так зовут моего товарища, сержанта, — объяснил он, заметив недоумение на лице Вилли.
— С женщинами вы решили правильно, — одобрил фельдфебель. Он резко сказал фрау Раабе и Ирме: — Идите.
— Но… — запротестовала фрау Раабе.
— Извините меня, — стараясь произносить слова твердо и отчетливо, сказал Адабаш. — Но я не могу сейчас уйти отсюда, просто физически не в состоянии этого сделать. Поэтому Вилли закроет вас в подвале. Если придут эсэсовцы, заявите, что я загнал вас туда, угрожая убить. Плачьте, рыдайте, истерику закатите…
— Господин капитан, — пролепетала Ирма, — пожалуйста, скажите, что я могу для вас сделать? — Она едва не плакала. — Ведь вас убьют.
Она бесцельно ходила по комнате из угла в угол, и концы шали развевались, словно поникшие крылья уставшей птицы.
— Меня тысячу раз уже убивали, и,
Он не нашел нужные немецкие слова, и Ирма услышала не совсем то, что ему хотелось сказать: «Меня тысячу раз убивали, ничего, если убьют еще раз».
— Идемте, — отрывисто повторил Вилли, он хорошо знал, что властный тон на добропорядочных немецких женщин действует безотказно.
— Прощайте, господин капитан, — тихо произнесла Ирма.
Адабаша обозлило, что она прощается с ним, будто с покойником, ишь ты, сколько безропотной покорности судьбе в голосе этой девицы. А ведь совсем недавно, наверное, вместе с другими, такими же, как и она, неистовствовала: «Зиг хайль!»
— Не хорони меня, Ирма, — преодолевая раздражение, сказал Адабаш. — Рано еще. Пройдет все и тогда… Да и тебе рано умирать. Минует все это, — он показал куда-то в пространство, — и начнется другая жизнь.
— Семья фон Раабе умеет быть благодарной, — мать Ирмы изрекла это с тем обещающим достоинством, в котором слышалась готовность выполнить любые пожелания господина капитана, когда он окончательно станет победителем. — Наша Ирма будет при вас внимательной и заботливой сиделкой.
— Не надо, мама, — Ирма вспыхнула неярким румянцем, поспешно бросилась собирать вещи для переселения в подвал.
Прошло какое-то время, и Вилли возвратился. О том, что по лестнице поднимается именно он, Адабаш догадался по сухому стуку протеза.
— Я останусь с вами, — сказал Вилли. — Кое-что я тоже умею, — он покосился на оружие капитана. — К тему же выпадает удобный случай сделать то, что я обязан был сделать гораздо раньше — отомстить за отца.
— Оставайся, Вилли, возьми мой пистолет, — Адабаш внешне равнодушно воспринял решение этого фельдфебеля-инвалида, но в душе порадовался. Капитан попросил его: — Пойди, пожалуйста, вниз и отопри входные двери. Не надо, чтобы Орлик выбивал запоры.
— Вы так уверены, что сержант придет? — удивился Вилли.
— Конечно, иначе чего бы мы стоили, если бы бросали друзей в беде. Орлик придет.
Вилли снова спустился вниз, погремел запорами. Потом они стали ждать. Время близилось к полуночи, когда Адабашу показалось, что тихо скрипнула входная дверь. И опять установилась тишина. Капитан знал, что Орлик может часами стоять неподвижно, выжидая, пока враг первым сделает опрометчивый шаг, выдаст себя. Наверное, он вошел в дом, чтобы выяснить судьбу Адабаша. На месте Орлика он поступил бы именно так: раненый оставался во дворике коттеджа, значит, жители могли видеть, как его добивали или уносили. И вторая возможность не исключалась: раненый, почувствовав себя лучше, мог сам проникнуть в дом.